Дейвид Бриттон - Трилогия Лорда Хоррора [litres]

– Я жил среди зверья, – выдохнул Экер.

После секундной паузы оба эсэсовца расхохотались.

– А то нет. – Они похлопали его по тощей спине, расплескав корнеплодовое пиво домашней возгонки на рукав его пиджака. – Но теперь-то вернулся домой.

– Мы еще поглядим, – изогнулась кругом голова Экера, – на то, что увидим. – Его вниманье уцепилось за органную трубу, а не человека с распухшими ногами: тот, голый, ковылял по глине к ним от пояска буков.

– Achtung , старшина. – Эсэсовцы тоже заметили человека. Хихикая, оба пьянчуги шатко выпрямились и издевательски отдали честь. – У коек, блядь, стоять смирно… Икабод Крейн идет.

Экер зафиксировал, что человек – в неудовлетворительном состояньи пропитанья. Очевидно, Смеголовый не принимал свои «Боб-Мартинзы». Выглядел он так, точно месяц провел на старой перуанской марширующей пудре.

Из умирающего исторгся поросячий визг. Тело его было отчасти скелетом, худые руки – сине-красны, зелены и кровавы. Он хрюкнул, и бесстыдное чмоканье его десен, сосущих воздух, прозвучало щелкунчиком. На запястьях его виднелись следы оков. А ноги были вовсе не человечьи. То были ноги слона.

Даже забывчивый Шняжка желал бы себе таких невообразимых древесных стволов, на которых можно переносить его величественную тушу. Случая эмболии хуже Экер раньше не видел.

– Шапки долой! Шапки долой! – Ритуальный вопль двух эсэсовцев продуэтил с фривольностью, непостижимой для нормального человечьего мозга. Близнец почесал голову. Зверские жестокости, невообразимая порочность и мерзкие случайности были здесь таким общим местом, что письмо домой писать нет смысла.

Умирающий остановился перед Экером, бессловно воззрившись. Личинки уже кишели в ноздрях его.

– Оправить лицо, – предупредил Экер.

Человек рухнул. Экер увернулся от его тщетно трепетавших рук-палочек. Казалось, человек растаял по всей глине. Тело его вдруг лопнуло настежь. Куски внутренностей лежали, дымясь, свернувшись снаружи его живота.

На расплескавшихся органах были видны следы укусов.

Вот это для Экера стало новой тайною – полигоны убийств Биркенау предложили ему еще одну загадку на исследованье.

Он нагнулся и осмотрел отметины. Кишки явно жевало некое вострозубое животное. Местами истощенные мышцы свелись до худобы хлопковой нити. Как же такое возможно, что нутрочеловечье так истерзано? Если не считать раздутости и наружного слоя крови, для таких зверских внутренних увечий в худом торсе должна быть еще и прореха в несколько футов длиной.

Он причмокнул бескровными губами и созерцательно отступил на шаг. Что – помимо голодовки – ускорило кончину этого человека?

Мимо него проскочил Stürmführer – с его нижней челюсти сочились креветки – и пал на колени. Офицер заметил, что часть кишок, выступающих их брюшной полости трупа, еще действует, и схватился за них голыми руками.

– Ебаное сырье. Вот лживая сволочь. Ебучка обещал это в супе!

– В таком случае, – два пьяницы выступили вперед и навалились плечами на труп, – давай Говеху прямо в котел.

Они согласно подняли труп с разных сторон, и отвалили в направлении тазика, подбадриваемые свистом и воплями своих коллег.

– Хитрого Дики замели, – фальцетом кликнул пьянчуга с лицом-поварешкой.

Труп бесцеремонно вывалили в гумбо, а Экер услышал, как штурмфюрер годно исполнил «Косноязыкую Джилл; Я восторг пережил» Чарли Фезерза.

Истина принадлежит приговорам.

Лицо долу (обратившись к непоследовательностям) Экер пошел.

Он был свидетелем тысячи различных смертей в Аушвице, сам доктор Менгеле в интересах науки изобрел девяносто девять новых способов умирать. В медицинском центре Биркенау конторские шкафы были набиты успехами доктора. Не мог ли этот бессчастный паломник превзойти сотенный барьер Maloch HaMovet?

Пройдя совсем немного, он достиг двойного ряда chevaux-de-frise , который стоял непосредственно перед длинной проволочной изгородью лагеря, которую Аушвицевым самоубийцам приходилось преодолевать, чтобы коснуться провода под током. Один из счастливчиков висел на проводе, лицо – восковое, тело скручено судорогою, босые ноги рваны.

– УуууЛУКУНДДООо!

Экер замер. В кости его просочился вскипавший октавный вой. Первою мыслью его была та, что брату удалось отыскать новую колонию горностаев, и он так провозглашает свой либидинозный восторг.

Но он тут же вспомнил, что утром видел Менга в Буне-Моновице – женском лагере, – где он шел по следу обалделой гну, страдавшей проказой.

Чокнутый ублюдок вырядился в Папу Нево – гермафродита и вуду-оракула смерти. Экер и полсотни озадаченных и издыхающих женщин, попавшихся в тиски скопофилии, наблюдали, как он кропотливо выслеживает больное животное, взваливает его себе на плечи и, гордо выпрямившись, входит в дезинфицированный деревянный барак.

Скребя в затылках, они стояли и смотрели на выходки получеловека сквозь потрескавшиеся оконные стекла.

Свалив гну на пол, Менг отошел на шаг, его темные закопченные очки-консервы (означавшие, что смерть слепа) пиратски посверкивали, пока он готовился оседлать обеспокоенное животное.

Смутившись от присутствия публики и неестественной страсти, возбужденной в антропоморфном человеке, гну брыкнула двумя решительными копытами Менгу в обширное брюхо, и он отлетел кувырком вверх тормашками на дизентерийный горшок.

– Ебаный ад!

Приземлился он, как пук schmattes , у шконки. Стерев комок говна с макушки, встал, отряхнулся и приготовился сосредоточенно атаковать неуловимое кольцо животного ануса.

– Тут кто угодно мог бы решить, что тебе не хочется доброй поебки, – капризно произнес он, а хер его маятником раскачивался взад и вперед. Его распяленные пяльцы весили тонну. – Если честно, твое нежеланье меня разочаровывает. – Он шатко балансировал на одной ноге. – Блядь! Да ты уже полумертва! Какой тебе теперь от этого вред? А кроме того – подумай о короеде. Ей-бля, Лепесточек. – Менг здравомысленно сложил руки на груди. – Это ты не даешь одному маленькому выблядку родиться на свет.

– П.И.З.Д.А. ты! – Гну смотрела, как струп с ее верхней губы плюхается на пол. Приподняв нетвердую ногу, она повернула никнущую голову к огромной паре болтающихся яиц. – Я чувак, вишь?

– Клянусь благословенною звездой Роя Роджерза! – расхохотался Менг. – Поддай-ка мне лучом, Скотти, так и есть! – Он стиснул чугунною хваткой основанье своего скипетра. – Стало быть, сегодня тебе не везет, а? – Он целеустремленно ринулся к полупенни животного, но его натиск вновь отразило пинком задних ног.

В этот миг Экер скромно высморкался. Женщин вокруг зрелище постепенно доводило до высочайших степеней возбужденья. Группа евреек из Словакии свели вместе руки. Танцующее жидье из Дранси, Франция, поспешно исполнило жигу.