Дейвид Бриттон - Трилогия Лорда Хоррора [litres]

– Давай же! – воскричал Менг. – Поддай-ка.

Еврей прицелился, но души не вложил – и с плачем опустился на колени в грязь, ноги его разъехались в трехлучевую морскую звезду, решимость оказалась в загоне.

– Любви-ка мне пришли-ка. – Менг исполнил идеальную перекрестную выхватку, вкатив без разбору двенадцать зарядов. – Миру конец, это мойхуй сосет ветер, слышь? – Выронив патронташ, он отбросил оружье и покрался вперед.

Менг был одет в мальчика-медвежонка – в лучшее готовое от Сесила Джи: длинный зеленовато-голубой пиджак, узчайшие брюки-дудочки, внизу сходившиеся клином к светящимся желтым носкам. Пара сокрушительно злых бордельных подкрадух облекала его волосатые ласты. На неуклюжих его пальцах посверкивала дюжина латунных колец. Жирную шею опоясывал обувной шнурок игрока с речных пароходов. Из кармана лепня бодро торчала сворка пружинных ножиков.

– Раскрась мне яйца в зелень, – тявкнул получеловек, – и считай, что их нету.

В переде своего электро-розового жилета ржавой бритвою он прорезал две дыры и пропихнул в них пару подвесных своих грудей – те болтались голые и свиноматочьи поверх курчавой волосни у него на грудине. Каждый розовый сосок сочился капельками любопытственной бело-красноватой жидкости. Ниже проделана была еще одна дыра, позволявшая свободно болтаться его гениталиям. К мужскому его достоинству было пристегнуто несколько разлагавшихся рыб. Спутанная масса пурпурных волос дыбилась у него на голове лентами, а единственный сальный локон свисал, выкидному ножу подобный, на лоб, едва не затмевая собою его тяжко накрашенные глаза.

– Отпряньте ж от пылкогомеча Машино-Ебца! – Его здоровенное развязное тело тряслось и качалось. Летела сперма. Жаркая дрочка спадала с него, сливаясь в алчную почву, поливая собою его приапические фантазии.

Он исполнил БОП Эрзела Хики.

Техасские Поскоки.

Мечтать в Белом Аушвице никогда нет скуки.

Копченое Утиное Филе. Паштет из Гусиной Печени и Потроха в Собственном Жире в Хересном Уксусе и Фундучном Масле, Филе Морского Окуня, Фенхель и Шафран. Говяжьи Медальоны с Сельдереем, Черными Трюфелями и Мадейрой. Тартинки с Яблоком и Миндалем, Сливки с Черносмородиновым Пюре. Кофе и Птифуры.

Тринадцать жидов и жадная ласка сдохли, всего лишь читая меню. Один еврей захлебнулся слюною – весь облился волною желудочных соков и утонул в ней. Крючконосый из Ебоспина поймал свой желудок на том, что тот выскочил у него изо рта и помчался на разнообразных ножках к самой большущей, блядь, печи, что только и есть под луною.

Красная луна скакала по девиантной дорожке сквозь небеса.

Зверолюди Германии каждый день перекрашивали Стену Казни в красный. В тенях ее росли кармазинные маки. В белковой почве вдоль ее периметра жили густые насекомые. Ее кирпичи едва не шевелились от разумной жизни, краденых душ и мыслей-выходцев с того света.

На пятый день Мартышки в тот Год Крысы Менг пошлифовал с охлажденьем.

Доктор Мекленбург из Терезиенштадта ввел первую дозу.

Округлые бедра Менга качали хали-гали тока шум стоял – ширше целого блядского мира. Семя било фонтаном и копьями разлеталось от его жарких чресл, дротиками нанизывало собравшихся в кучу крючконосых, давало им полста ярдов дурной жизни.

– Мои господа и дамы, если вы готовы? – Доктор Менгеле подразумевал собственное одобренье. – Симпатико? – Он выжидательно треснул своим долбаным сучком по ветвям карликового хвойного. – Итак, наблюдайте внимательно… – Всмотрелся в полые лица похабного оркестрика. – …и – по его сигналу… – Кивнул в направлении кувыркающегося получеловека. – … еслибудете настольколюбезны.

Как велели, Оркестр Терезин грянул увертюру к опере Виктора Уллманна « Der Kaiser von Atlantis ».

По лицу Менга расплылась хитреца.

– Эй-проеб, да я б лучше сыграл «Императора Ланкашира». – Тем не менее, Менг свою партию знал. Он оттопыривался коварным шарманщиком органа, потряхивая ногами, весь – сплошь летучемышьи ушки и вахлацкие зубы торчком.

Несколько белых облачков выстроились в очередь и медленно проплывали над почтовым отделением Аушвица. Какой-то бедный кексик пытался получить свою посылку с едой.

– Талонов маловато, Иван, – из-за стойки рассмеялся Фриц. – Следующий, блядь.

– Коль не можешь выпить, заморозь, слопай, вскрой ребро и залей вовнутрь. – Голос Менга походил на мешок лампад. Он собрал плечи воронкою и крутнул бедрами. Хуй его ощущался как жирный брусок лярда. – Давай заглотим-ка.

На закраине Менгова поля зренья на холодной земле стояли, ожидаючи, босяки, бледные и пустые, одетые в «горячие собаки» – статисты в детской опере Ханса Красы « Brundibár ». Женщины плакали от облегченья и громко стенали – у них было обманчивое представление, что им удалось спасти самые дорогие свои пожитки, своих детей.

– Все это похоже на фильм… – Менг вздел мягкие гнилые глаза свои. Ноги его покинули, он поскользнулся и пал в грязь. – …мультик, моя голова, его глаза, твой рот.

Русский капитан из ДУР-ЗЮЛЬЦА по имени Крапин потрогал Менга сапогом. Темная кожистая шкура русского начала принимать дымноватый оттенок копченой селедки. Глаза у него были желтые. Его рука ввела полную хирургическую иглу Эйфории прямо в перекатывавшуюся голову получеловека.

– Дует. – Пронзительная гнусавая оттяжечка доктора Менгеле вновь оживила оркестр. По собравшимся растеклась причудливая какофония. Стонал и ныл сумасшедший ассортимент самодельных инструментов. Средь мандолин и баритон-саксофонов размещалась грудная клетка – ее заставили звучать, как маримбу. Растянутые человечьи кожи, вымоченные и высушенные в уксусе, колотились под применяемым напряженьем отчаянных мужчин. Из полых костей изготовляли пикколо и свистульки, а далекие пацапсы издавали трели и выли в них своими бурными неблагозвучьями.

Бьется как Метется как Чистится.

Хитлеровцы прогуливались средь музыкантов, решительно помахивая Buche , особой плеткой-кошкою с мелкими металлическими пульками на конце хлыстов. Ими били, пока не бежала кровь. Buche они подгоняли ритм-секцию, брызжа по всему лагерю красною моросью, и расстреливали их на виду у остальных узников. Тела потом не убирали долго.

«Музыка, – писал Шопенхауэр, – способна выражать все, кроме сущности».

И Менг вскочил, качая наркотик, качаясь египетским ебстепом.

– Берешь и просто понимаешь! – Он закинул назад руки – мистер Пеннимен-морская-звезда. – Едва решишь, что безопасно возвращаться в воду. – Он прыснул, волосы его искрили, словно трут в кресале. – Берите этот молоток, – его мусорное тело само собою крутнулось, экскрементально, – отнесите моему Капитану. – Евреи вокруг него походили на глазурованные яблоки на палочках. Прокаженные хрипло распевали что-то вроде « De Profundis ». Aufseherin Хильда Элерт пристукивала в такт милой комендантскою ногой.