Дейвид Бриттон - Трилогия Лорда Хоррора [litres]

Снова собрав чувства в кулак, он вяло вспорол фуриозо эту мягкость перед собою. Брызнули плотные куски мяса, закидали собою его всего, а когда один кусок влетел ему в глотку, на вкус оказался как открытый пудинг с изюмом. Фуриозо лишь тонко вскрыло плоть, а после застряло в вязкой текстуре. Пришлось быстро его извлекать. Когда белая масса отступила, погребшись в облачной дымке, вскипавшей по всей ее длине, Гонор вообразил, будто смотрит на губчатую поверхность усеянного присосками щупальца – или на поверхность луны, всю в кратерах.

Крепкое биенье корпуса «Freude» по-прежнему не унималось, даже когда белое тесто совершенно скрылось из виду. Если основаньем своим червь касался земли, прикидывал Гонор, чтобы заполнить такой спермический объем и дотянуться в такую высь до ионосферы, эта кольчатая узловатая плоть должна быть длиной во много сотен миль. Ощущенья падения, пережитое им ранее в каюте, было обманчиво. На самом деле судно возносилось. Снова и снова на него попадала мелкая морось – быть может, засосанные и взметенные ввысь воды Нила.

Из жаркой нильской пены на палубу вокруг него повалились кричаще яркие угри. Каждый выглядел так, словно его тщательно покрыли резьбой и позолотили, изогнули и оттиснули на нем геральдические орнаменты; всех по отдельности выковали из блоков оникса и обсидиана. Он подобрал одного и повесил себе через руку. Его драгоценная застывшая форма от одного мгновенья к другому меняла цвет – от фиолетового к золотому, изумрудному и блистающе алому. Должно быть, здесь постарался какой-то зловещий неземной разум. Гонору вспомнился Кант: «Гений существует, – писал философ, – чтобы Природа сообщила новые правила искусству».

Четким строем из тумана, окутывавшего кормовую часть «Дурха», залязгала и замаршировала череда черных неуравновешенных симулякров. У их нагих голов метались клочья пара. В движенье их металлические ноги вбивали в палубу комья меда, оставляя за собой след тонко перемолотой сладкой пасты. Следом тянулся строй раскаленных масляных чипсов и извивающихся серебристых рыбок в дюйм длиной. Гонор схватился покрепче за рукоять своего фуриозо и встал наизготовку. Если негритоиды сошли с ума, они раздерут его в клочья. Но они его миновали, словно он был призрак. Колонна была длинна и состояла, должно быть, из всего оставшегося не-человечьего экипажа «Крафта». Симулякры во главе колонны начали воспарять с передней палубы в засасывавший их туман. Из их восходящих корпусов вниз отзвуками потек резкий заунывный вой. Он разносился по всем палубам, потерянно и жалобно, словно бы несся из глубокого колодца.

– Мохаммед помоги нам – нас уносит к луне! – Крик раздавался из головы их дерганой линии и, казалось, детонировал по всей ее протяженности от одного андроида к другому. Воя, негритоиды тряслись, головы их кружили на своих осях. Над крепкой фигурой Гонора стало собираться праведное тошнотворное масло тори.

Он отступил под сень палубного хронографа и стал ждать, когда завершится исход. В кормовой части строя негритоиды по-прежнему медленно выступали из дымки на палубу. Последний арап схватился за стальные бедра арапа впереди и осклабился графу. На нем был сильно изодранный кожаный шлем с заржавленной молнией, что вилась вокруг его башки, пристегнутая к дешевому зажиму на загривке. Поравнявшись с Гонором, он заговорщически подался к нему и произнес:

– Ты не жил, пока не побыл негритосом в субботнюю ночь! – Росомашья ухмылка расползлась по его стальным губам. Гонор протянул твердую черную руку, намереваясь привлечь арапа поближе. Ему требовалась информация о том, что происходит на земле. Но арап вырвался из строя: – Не трожь меня, не трожь меня… – Голова его завертелась вокруг своей оси. – Не трожь меня! – Голос его упал до тупого громыханья. – Я выпну кровь с твоего лица!

Гонор сделал шаг вперед и решительным махом ноги жестко приложил арапа поверх его коленного сустава. Того едва не подкосило, он опрометью кинулся огибать Гонора полукругом и врезался в дальнюю сторону хронометра. Колонна симулякров продолжала свое вознесенье в небеса, непрерывно, строем сходя с призрачного корабля.

Когда он встал перед сложившимся вдвое арапом, из верхушки его шлема, пульсируя, била вена пара. Он тихо лежал у железного стебля хронометра, падшая голова упиралась подбородком в его металлическую грудь. Гонор стукнул его по голове плоскостью меча, и капоты глаз его открылись, обнажив две идеально белые сферы. Негритос глянул на него снизу вверх, глаза его яростно моргали. По щекам стекала струйка едкой эмульсии.

Гонор нагнулся.

– Что происходит?

Зубы арапа сжались, изо рта его выбрался кобальтовый дымок.

– Не знаю… – Слова возбужденно выбирались с края его рабочей челюсти. – Я тут отдыхаю, от линии отключен, читаю «Шёрлока Хоумза и гигантскую крысу с Суматры»; как вдруг – Хитлер.

– Хитлер! – Гонор зарегистрировал тревожное удивленье. – В смысле – вышел из Судда? Он сдался?

– Как меня шоколадкой назвать, – кивнул сломанный арап. Гонор распрямился.

– Тебя я знаю. – Он прижал ладонь к стержню хронометра и навис над распростершимся симулякром. – Негритос Рамасвами, верно? Говорят, некогда ты был человеком… белым… пока не принял соль – и что ты на самом деле был знаком с Хитлером.

– Ни за что! – Рамасвами потек смазкой, пачкая себя. Онемелое златое масло сочилось из его ляжек. – Если в перерожденьи что-то есть, хочу, чтобы в следующий раз Мохаммед сделал мне шею подлиннее. Так я сам себя смогу обрабатывать! – Он попробовал подняться, но неизящно поскользнулся и рухнул обратно на затопленную палубу, мокрую, как поцелуй пьяницы.

– Хитлер, – повторил Гонор, – он появился?

Арап залопотал и вцепился в жестяную пластину, покрывавшую его чресла.

– Навуходоносор решил нашу судьбу, когда мы приземлились на Судде. Если б нас не прикончили оненеты, это сделал бы уроборос Хитлера. – И он фаталистически изогнул шею.

Трепанный туман тянулся вдоль ускорявшегося воздушного судна и льнул к фигуре падшего симулякра. В ритме сердца Рамасвами простучал кулаком по жестяной пластине. Не отводя глаз от Гонора, он принялся декламировать нараспев, монотонно и гипнотично: