Константин Чарухин - Кроличья ферма

— Э-а-ай!

— Заткнись там!

С рассвета всё не так. Как начала она сниться, да такая живая, жгуче-желанная — «Пылающий июнь» Лейтона во плоти, — что больше вымотался, чем отдохнул. Впрочем, желание было не мужское, а какое-то… детское, что ли: чтоб взяла на руки, прибаюкала. Линии размыты, но оттенки красного сочны — сон во сне, перелётный, неведомо чей.

Проснулся, однако, от озноба: через приоткрытое окно цедился сизыми лоскутьями туман; казалось, дом мчится сквозь облака.

Август ткнул ноги в кроссовки, не завязал, накинул рубашку, не застегнул, вышел во двор с незажжённой сигаретой в зубах. Замер. Пахло яблоками, птицами, рекой, поцелуями — нимфами. Сказочными, то есть настоящими, вот тут, рядом, стоит обернуться…

…И ничего. Всё те же стены из бледного костяного дерева, низко нахлобученная чешуйчатая крыша — ферма. Тоскливая добровольная неволя. Поёжься, ссутулься, и за работу.

— Э-э-ай! — настаивает Пупсик.

— Кончай верещать, тупица! Сейчас я…

Нынче бэйб особенно беспокоен. Отвлекает. Ещё и девяти утра нет, а Август с ног уже сбился.

Из-за тумана, что ли, — да наверняка из-за него, феромонный сигнал от опустевших резервуаров не достиг магазина вовремя; заказ на сперму задержался, и половина «крольчих» сутки провисят порожние, хорошо, если не обесплодят окончательно. Да не может быть, чтоб из-за атмосферных условий — в таком веке живём! Просто кредит перебрал. Наверняка.

— Э-а-ай!

Август открыл было рот, но ругательство растворилось в целомудренном тумане. Взмахнул рукой и направился в крольчатник. Идея! Пока не поступит сперма, не залить ли им яичники просто протеиновым гелем? Голь на выдумки хитра.

Над медленным лабиринтом конвейера растянуты «крольчихи», на девять десятых состоящие из переразвитого вомероназального органа, плюс матка да удобные ушки для подвешивания; вместо кишечника — общий растительный симбиот-кормус. Вот и всё производство: нюхать команды, жрать, плодиться, созрев, шмякаться, подобно плоду, в жёлоб конвейера. Ничего личного. Ничего лишнего.

Август проверил уровень подачи питания. Слишком жирно для работы вхолостую, ведь ураново-белковые гранулы тоже недешёвы, а кредит-то… лучше не думать об этом. На дворе поднялся ветер. Туман развеялся, и первый взгляд солнца блеснул придирчиво, будто у инспектора, только-только вошедшего с ордером на обыск. Ферма вмиг опустилась из облаков на землю. Пахло лишь кровью да кормом.

Наработка за ночь плачевная. Килограммов пять. А обдерёшь слой «крольчатины», останется от силы два кило чистых вомеров. Но всё равно работа, причём ручная. От ногтей потом, несмотря на перчатки, попахивает. Ещё нужно почистить конвейер от экскрементов и плацент; за ночь, небось, подзасорился… Эх, ещё не давно это делала Дурёха!

Весь напрягшись, точно огромный наморщившийся нос, Август сил за очистку. Берёшь «крольчиху» на разделочный столик, нежным движением, держа за ушки, надрезаешь по экватору, вставляешь пальцы и, стараясь не забрызгаться, выворачиваешь. Затем нужно быстро-быстро посрезать сосуды и прочую мякоть, промыть, и протестировать извлечённый орган в ароматической колбе. Годен? Поскорее в упаковочный гель. Последняя модель вомера особенно нежная. Стандарту соответствуют три из пяти, а обрабатывать нужно резво, каждая секунда дорога. Дурёха с этим и близко не справилась бы, но хоть прибираться помогала и следила за подкормкой. Эх… Пока биодизайнеры из «Внутреннего мира» колдуют над чёткостью трансляции аппетита, оргазмов и боли, конкуренты делают ход конём — перешли с ароматического принципа на вирусоидный с фотонным ускорением. И от чьих услуг откажутся в первую очередь? Конечно, от фермеров-сдельщиков.

— Э-э-ай!

— К чёрту!

Пускай! Август почти хочет, чтобы банкротство развязало ему руки. Когда-то ж он мечтал заниматься искусством! Сам сочинять биокомпозиции — нимф, нет, сущих богинь, начинённых поэзией, а не дешёвых безмозглых кукол. А вот — кроликовод. Пускай мода и рынок заберут его ферму, его неволю. Сам-то он никогда не решится всё бросить. Эх, если бы не долг по штрафу! Тысячи людей занимаются пиратским биосинтезом, а попадаются единицы. Такие, как Август. Не исключено, что он вообще один такой, избранник, мать её, судьбы.

Та нимфа, Дурёха, причина штрафа, вышла слабоумненькая (из-за ускоренного роста по пиратской технологии), но для незатейливого житья на отшибе в самый раз, и со спины она смотрелась — вылитая «Большая одалиска» Энгра, и вынослива, как лошадь, и Пупсик её признавал. По вечерам сидели вместе у аквариума-камина, держась за руки, глядели на завораживающее колыхание огнетелок. Август потягивал печёночный самогон и с ленцой транслировал Дурёхе что-нибудь из воспоминаний, хотя давно не надеялся на её восприимчивость, а она расслабленно улыбалась, позёвывала и качала грязноватой ножкой. Почти как в женатые времена. Только когда Дурёха звучно пукала, самообман рассеивался.

Так донесли ж! У соседа закончился контракт с нимфой из лупанара «Иеродула», и та, прежде чем убраться подобру-поздорову на свой городской отстойник, завернула к Августу, наудачу, предложить услуги, а Дурёха возьми и отвори дверь. Сучка оказалась злобно-законопослушная, лицензионная же, и заглянув в затуманенные глаза одалиски, всё вмиг смекнула: «Ага, тут у нас пиратский вертеп!»

Подбежал Август, но незваная гостья, издавая почти ощутимый невооружённым носом сигнал тревоги, уже рванула с места на своём новеньком «пардусе» — не догнать, не объясниться, не подкупить.

Профсоюзная полиция подкатила через час на бесшумном ультрамариновом «целаканте», застав чету посреди открытой веранды за круглым ротанговым столом. На Дурёхе алело платье, самое юное из тех, что оставила, уходя, жена. Благоухая кроличьими экскрементами и женским секретом, нимфа с коровьей неспешностью жевала оладьи прощального завтрака.

После пятнадцатиминутного суда Августу пригрозили, что следующий раз он уже так просто не отделается: автоматически пойдёт год лишения потенции, как минимум. «Но пока кодекс гуманен. И не намерен лишать лицензионных работниц заработка!» — надменно улыбнулась широкозадая профсоюзная судья — одна в одну «Кампаспа» Годварда — с пушистыми по последней моде подмышками и явно подкупленная лупанаром. Деликатно уводимая под руки Дурёха одарила Августа влажным, но весёлым взглядом. Дурёха она и есть дурёха.

Покривившись, Август проглотил приговор, вкрадчиво сладкий во рту, а живот потом пучило до утра, пока химдокумент не усвоился, да ещё на давала спать мысль, что от любого контакта с нелицензионным хромосомным сырьём или просрочки штрафа у него сработает следующий этап наказания.