Жорж Старков - Сначала исчезли пчёлы…

— Что там случилось? — вышел нам навстречу один из трёх охранников, покинув свою коробку-проходную.

Вместо ответа ему в лоб упёрлось дуло керамического пистолета-зажигалки по тактильным ощущениям неотличимое от стального.

— Вы понимаете, что вас сурово осудят? — как ни странно, не потерял духа охранник, практически, слово в слово повторив предостережение оглушенного месколко мгновений назад преподавателя.

— Это только если поймают, — удостоил его ответом, развернул затылком к себе и начал двигаться вперёд, прикрываясь им как щитом.

Коллеги моего заложника, наконец, смекнули, что к чему и, конечно же, нажали тревожную кнопку. Но, дабы не подвергать жизнь своего товарища ещё большему риску — подняли руки вверх, демонстрируя поистине ангельское миролюбие.

— Разблокировать двери. Все двери, — уточнил я и ещё сильнее вдавил дуло в затылок моей жертвы.

Охрана повиновалась, стараясь делать всё плавно и медленно, чтобы лишний раз не нервировать психа, решившегося выкрасть ребёнка из спецучреждения. Вертушка, преграждающая проход от пола до самого потолка, получила свободный ход. Я кивнул моим спутникам и те спешно миновали первый барьер. Затем прошёл и я, слипшись с моим заложником, словно собаки на случке.

— Стволы! — скомандовал, как можно более решительным голосом. — Оружие на стойку, рукоятками вперёд! Медленно и без глупостей, иначе я убью вашего коллегу.

Двое свободных охранников мельком переглянулись и, поколебавшись секунду, выполнили моё требование. Я кивнул Лёше, он без слов понял и приватизировал оружие.

— Пошли, — кинул я через плечо Сувориным и те вышмыгнули на улицу. Я же вышел спиной вперёд, все ещё вдавливая в затылок начальника КПП бесполезный кусок керамики. Хотя, как оказалось, не такой уж и бесполезный.

Отойдя от КПП метров на пятнадцать, я отпустил ворот рубашки моего заложника и освободившейся рукой лишил его кобуру привычной тяжести.

— У тебя будут очень большие проблемы, — не опуская поднятых вверх рук, даже как-то слишком спокойно для сложившегося положения, решает обрисовать мне мои перспективы охранник.

— У нас у всех большие проблемы и уже очень давно. Шагай обратно, медленно, лапы держи кверху! Иди к товарищам, они, поди, истосковались уже…

Для убедительности я чуть ткнул его в спину, уже стволом его собственного пистолета, что возымело должный эффект. Заложник медленно побрёл к своему рабочему месту, а мы бросились бежать.

Надо сказать, что отечественная полиция никогда не отличалась особой оперативностью. Ни будучи ещё милицией, ни ставшей военсудполом. Потому, когда послышался вой сирен — мы уже были в трёх кварталах от спецшколы. К слову, мне такой спринт дался гораздо тяжелее, чем моим попутчикам.

Укрывшись в мрачном проулке, они просто стоят и тяжело дышат, опёршись руками на свои собственные колени. Я же буквально захлёбываюсь собственным хрипом. Сползаю по стене, сажусь на корточки. Руки трясутся, лёгкие кажутся мне невесомыми. Их будто бы нет вовсе… Тогда, что заставляет грудь так сильно сжиматься и расправляться вновь? Господи, наверное, меня убьёт не шальная пуля или обязательные работы, где-нибудь в шахте или на захоронении радиоактивных отходов, а мой собственный пропитый и прокуренный организм, взбунтовавшись из-за чрезмерной, в его понимании, нагрузки.

Мне тяжелее всего, но я осознаю — фора, которую нам дали, с каждой минутой будет уменьшаться. Не в силах сказать ни слова, просто машу рукой с зажатым в ней пистолетом, призывая следовать за собой. Запоздало понимаю, что не сокрытое от глаз оружие — не лучший пособник конспирации. С силой поднимаюсь, ноги безбожно ломит, прячу пистолет за пояс. Почему в кино все делают именно так? Почему он не мешает киношным героям и злодеям? Мы, в особенности я, уже не можем бежать быстро, а потому передвигаемся рысью по мелким зассаным переулкам. Каждую секунду я думаю не о том, куда свернуть или как рационализировать маршрут, который, к слову, представляю себе вполне смутно, а о том, как изловчится, чтобы пистолет не вывалился из-за пояса или не провалился в штаны. Трехкратная передислокация его из области паха в область поясницы — ничем не помогает. Какая же, наверное, хорошая вещь — кобура… В конце концов, просто скидываю ветровку и набрасываю её на руку, со сжатым в ней пистолетом. Лёша решил проблему гениально и просто — сложил два конфискованных ствола в Лизину сумку и взялся нести её, чтобы мать не выдохлась раньше времени.

Мы долго петляем по проулкам, пережидаем, снова переходим в ускоренный режим. Я не имею представления, как именно должны вести себя беглецы и по каким принципам ведёт розыск, по горячим следам, военсудпол. И, тем не менее, уже полчаса прошло, а мы на свободе! Всего полчаса, а кажется целая вечность… Вдруг лицо Лизы меняется с просто тревожного, на безумное.

— Димитар! — вскрикивает она.

Димитар — её младший сын. Через несколько секунд замешательства мой мозг даёт мне ответ на вопрос — почему в глазах Лизы истерика? Сложив «два и два» военсудпол придёт за младшим пацаном. И тогда её сердце… Даже не хочу думать.

Я звоню единственному человеку, готовому поддержать меня в любой ситуации. В любой… Сейчас главная проверка этого заверения.

— Серый, мне очень нужна твоя помощь, — говорю я, надеясь, что мою гарнитуру ещё не поставили на прослушку и геомониторинг. Собственно, очень скоро, это станет ясно. Если они уже сложили свои «два и два» то должны были позвонить в УИЦ для уточнения данных.

— Опять? — слышу я ворчливый ответ своего шефа. Ворчливый, но не испуганный. Значит, ещё нет…

— Серый — в последний раз, — обещаю, не зная смогу ли сдержать обещание, — нужно забрать пацанёнка из школы… какой? — отвлекаюсь, спрашивая я у Лизы.

— 51. Проспект Ларина, — быстро отвечает она.

— 51-й на проспекте Ларина, — повторяю её слова. — Зовут Димитар Суворин. И, Серый — выключи гарнитуру. Встречаемся возле места, где различают «дохлых кляч и старых друзей».

— Твою ж мать! — шеф, наконец, приблизительно понял, в какое дерьмо меня угораздило вляпаться.

Я долго сидел и смотрел в окно. С того момента, как мы с Лизой и Лёшей выбрались на нежилую окраину, прошло почти пять часов. Какое-то время я отвлекался на то, чтобы посмотреть, как обнимаются и облегчают своё горе слезами мать с сыном. Сердце сжималось, в горле вставал комок, и я снова устремлял взгляд по ту сторону окна. Мы нашли пристанище на третьем этаже, в доме напротив того здания, что стало утробой нелегально рынка. С этой позиции хорошо просматривался общий для двух построек двор. Хотелось есть, но чувство голода стояло где-то в сторонке, лишь изредка напоминая о себе завыванием в желудке. Конечно, если бы у меня было больше времени — я бы израсходовал весь лимит своей карточки, как продуктовый, так и универсальный, дабы потом обменять необходимые изгоям безделицы на пищу. Однако, времени у меня не было. Я вообще не планировал ничего, что могло бы поставить меня за грань закона. Почему я сделал это? Что меня толкнуло, не то что на шаг, а на прыжок за эту грань? Хотя, наверное, это не совсем правильный вопрос. Точнее, не совсем своевременный. Гораздо актуальнее — что делать дальше?