Андрей Столяров - Темные небеса [litres]

Естественно, что наша группа попала в фокус внимания. Два дня шли допросы, которые полковник Буреску политкорректно называл «собеседованиями». Выматывали они не меньше, чем обследования у доктора Менгеле, и оставляли такое же отвратительное послевкусие. К тому же и результат их был нулевой: ничего подозрительного в поведении Юсефа никто из нас не заметил. Ну, повышенная раздражительность, нервность, ну считал (как, впрочем, и многие), что во всех бедах современного мира виновата Америка, ну полагал, что прибытие арконцев бросило на Землю зловещую тень – что здесь такого, в конце концов аналогичное мнение совершенно открыто высказывали и многие другие эксперты. Настроение у нас было подавленное: ползли слухи, что теперь нашу группу безусловно расформируют, что всех нас для перестраховки из экспертов отчислят и это позорное отчисление ляжет пятном на всю нашу дальнейшую жизнь.

Мы стеснялись смотреть друг другу в глаза. Мы чувствовали себя испачканными: никто не знал, что выдавили из другого на «собеседовании».

В этот памятный день ко мне заглянул Андрон Лавенков. Был поздний вечер, я сидел за компьютером, уныло просматривая бессодержательные текущие материалы, когда он осторожно поскребся в дверь.

– Извини, что без предупреждения. Надеюсь, не помешал?..

Выглядел он необычно: какой-то возбужденный, помятый, какой-то взлохмаченный, с нездоровыми красными пятнами на щеках. И что самое пугающее – без галстука. Андрон без галстука – это значит рухнул весь мир.

– Что случилось?

Ответа на свой вопрос я не получил. Зато тут же образовался коньяк в плоской, имитирующей флягу бутылке, опытная рука плеснула на два пальца в каждый стакан, Андрон выпил, не дожидаясь меня, а потом длинно, со всхлипом втянул в себя воздух, точно придавливая им вспыхнувший в желудке огонь.

– Ты, культуролог, лучше вот что скажи. Кто из наших царей придумал закусывать коньяк лимоном? Я как-то запамятовал. Наверное, умный был человек…

– Считается, что Николай Второй. Только он еще посыпал дольку толченым сахаром или кофе.

– Да?.. Соображал, значит… А как же он тогда революцию проморгал?

Теперь на вопрос не стал отвечать я. Вообще не ко времени он тут был. Предложение арконцев создать форпост Земли в глубинах Вселенной, выдвинутое ими два дня назад, вызвало в нашей среде нечто вроде неуправляемой ядерной реакции. Непрерывно шли какие-то консультации, обсуждались идеи, напряженно работали – и, кстати, прямо сейчас – три семинара, физиков, социологов, политологов, пытавшиеся оценить обстановку. Я ни на один из них не пошел: все трудные вопросы я предпочитаю обдумывать в одиночестве. Что, между прочим, тоже было непросто, поскольку каждые две-три минуты пикал сигнал компьютера и из моей почты вываливалось чье-то очередное гениальное соображение, причем автор желал получить оценку его сей секунд.

Я просто неопределенно пожал плечами.

Впрочем, Лавенков ответа от меня не ждал.

– Конечно, революция не спрашивает, пора ей начинаться или еще не пора, – задумчиво сказал он. – Она подкрадывается как тать в ночи. И сразу – бац, обухом по голове… – Он оглянулся. – Может быть, она уже стоит у нас за спиной…

Я мельком просматривал сообщения.

– Нет.

– Что «нет»?

– Не будет у нас революции. Ты советские фильмы помнишь?

– Ага…

– Кто там представлял собой «революционные массы»? Мужик – заматеревший, в шинели, с винтовкой, лет сорок пять – пятьдесят… Так вот, все это было не так. В действительности это были крестьянские парни, лет восемнадцати – двадцати, взятые от сохи, просидевшие пару лет в окопах, научившиеся убивать… Все революции девятнадцатого – двадцатого века делала молодежь. Выплескивался избыток демографической пассионарности. А у нас молодежи нет. Статистику рождаемости посмотри. Особенно по так называемым «малочисленным поколениям». Как раз они сейчас и вступают в жизнь… Не беспокойся, не будет у нас революции.

– А что будет?

– Будет медленное протухание, социальный застой, необратимое погружение в прошлое…

Андрон замотал головой, так что чуть не упал. Схватился за край столика – звякнули друг о друга стаканы, бутылка ощутимо качнулась.

– Нет, не согласен…

– Интересно, с чем?

Зря я его спросил. Андрон немедленно оживился и снова себе налил.

– Я только что из Москвы, – он мне подмигнул, как будто это все объясняло. – И был у меня там один… м… м… м… затейливый разговор…

– Только, пожалуйста, не надо государственных тайн, – запротестовал я. – Вот не надо, не надо… Честное слово, мне хватает своих.

– А я никаких государственных тайн и не знаю… Ты просто послушай, – сказал Андрон. – Представь себе, что существует некая… м… м… м… страна… неважно, как она называется. Живет не то чтобы здорово, но более-менее [7] Написание более-менее в современном языке, особенно разговорном, вполне допустимо. благополучно. Люди трудятся, женятся, воспитывают детей, кто-то счастлив, кто-то несчастлив, у кого-то все хорошо, у кого-то – не очень… И вдруг является откуда-то человек и начинает говорить, что все они живут как-то не так, неправильно, дескать, живут, что не должно быть ни богатых, ни бедных, что все люди – братья, что надо любить ближнего, как себя самого… Что там еще?.. Не укради, не убий… Раздай имущество… Отрекись от матери и отца… И за это будет тебе Царство небесное… В общем, бред, откуда ни посмотри…

– Ты про кого рассказываешь? Ты – про арконцев или про Иисуса Христа?

– А есть разница?

Андрон остро на меня глянул, и я вдруг подумал, что не так уж он, возможно, и пьян. Может быть, только прикидывается. Сколько он при мне выпил? Грамм [8] В речи персонажа допустимо. пятьдесят. А до этого? С чего я взял, что он лыка не вяжет?

Я сказал:

– Разница в том, что Иисуса тогдашние власти могли спокойно казнить, а у нас, чтобы «распять» арконцев, – руки коротки.

– Ну это ты так думаешь, – сказал Андрон. – А в действительности… В действительности – ничего не известно. – Он вдруг яростно потер кулаком левый глаз. – Чешется, блин!.. Чертов песок!..

– Это к деньгам, – пообещал я. – Если левый глаз, значит – к деньгам. Примета такая.

– А если правый глаз чешется?

– Тогда – к большим деньгам… Шутка, – на всякий случай добавил я.

Андрон ухмыльнулся.

– Ну я был бы не против, чтобы это оказалось и правдой. – Он, вероятно на всякий случай, потер правый глаз. Сообщил хрипловатым голосом: – Хреново как-то. Последнее время спать совсем не могу, закрою глаза – темнота, будто похоронили. Хуже того – высовываются оттуда, значит, из темноты, какие-то иглы и только начнешь засыпать – вдруг как кольнет… Я так подскакиваю, два раза сверзился на пол…