Андрей Столяров - Темные небеса [litres]

Еще один парень звонко хлопает его по спине, пропихивая поближе:

– Эта, что ли?

– Эта, – подтверждает Сынок и обжигает Лизетту взглядом горячей ненависти. После чего всхлипывает. – Ребята, вы обещали меня отпустить…

– Обещали, обещали, не сепети, – говорит парень, который сзади. – Мы свои обещания выполняем. – Внезапно почти без замаха, но очень сильно бьет Сынка по затылку. У того дергается голова, он делает по инерции шаг вперед и вдруг обрушивается, как вязанка дров – лежит, слабенько, конвульсивно подергиваясь.

Лизетта вскрикивает.

Облако темного ужаса окутывает ее точно в недавнем сне.

– А… а… а… – выдавливает из себя Машенька. – Лиза… я их боюсь…

– Спокуха, спокуха… – говорит парень сзади, видимо главный. У него плоская и широкая, как лопата, физиономия, из которой выпирает наростом бугорчатый нос. Глаза – в желтоватой, нечистой обводке век. – Ты, мать, главное, делай, что мы тебе говорим, останешься целой… Ну – поняла?.. Тогда не тронем тебя.

Один из парней ржет:

– На хрен ты нам сдалась!..

– Заткнись, Чума, – говорит главный парень. – Не разевай пасть.

У Лизетты немеют колени. Она чувствует, что ноги ее сейчас согнутся, как макаронины, она сядет, не разбираясь, прямо в черную грязь. Откуда эти парни взялись? Те же самые, что ли, которые убили Чинка? Нет, она видит уже, что не те же самые. Сколько ж, оказывается, всяких уродов повылезало из темных щелей.

Мир теперь будет состоять только из них?

– Ну ты что, мать твою так, не поняла?

Машенька вдруг начинает плакать. И даже не плакать, а тоненько, как котенок, повизгивать, тряся обеими ладонями перед собой.

Главный морщится.

– Заткни ее, – распоряжается он.

Тот, кого назвали Чумой, хватает Машеньку за руку и дергает вбок.

Машенька падает.

Плач переходит в отчаянный рев.

– Что вы делаете? – беспомощно восклицает Лизетта.

И вдруг, сама не ожидая от себя такого, впивается ногтями в лицо Чуме. Чувствует, как раздирается под ними теплая мякоть щек. Чума ошарашенно взрыкивает. Тут же кто-то хватает Лизетту сзади и выворачивает ей руку, пригибая чуть ли не до земли.

Боль такая, что Лизетта тоже кричит.

– Полегче, полегче, – говорит главный. – Она нам пригодится еще…

– А че, хорошо стоит… Давай сначала ее…

– Зема, хорош базлать!..

Сзади рассудительно говорят:

– Слышь, Смурной, а у нас точно выгорит? Что-то я сомневаюсь.

– Зема, не бзди!.. Если они из-за обезьян черномазых задний ход дали, то из-за белой девки вообще будут ссать кипятком. Тем более – дочка ихнего подпевалы… Как начнем ее на кусочки рубить – враз в люкс поселят и всю дорогу пиво нам будут таскать.

– А там?

– Прихватим ее с собой. Папахен-то ее тоже летит. Доедем, может быть, и вернем… А уж на Терре, братва, будем сами себе короли!

Хватка сзади ослабла. Лизетта немного выпрямилась. И тут же ощутила на коже, у рта, холодный гладкий металл. Главный как-то очень умело прижал ей нож к верхней губе. Плоское лицо было почти вплотную.

– Не дергайся, – с ласковой угрозой предупредил он. – Запоминай: ты сейчас с нами пойдешь, к Станции, и будешь делать, что тебе говорят. А выпендриваться начнешь – отрежу нос. Вот так, смотри – чик, и нет…

Лезвие чуть двинулось вверх.

У Лизетты перед глазами все расплывалось. Весь мир был в слезах и потому виделся, как сквозь дрожащий туман. Она боялась пошевелиться. Лишь самым краешком зрения неясно отметила, что из прохода, из-за горбатого внедорожника, откуда эти парни взялись, выскользнула какая-то колеблющаяся фигура.

Вроде бы даже знакомая.

Кто это?

Сообразить она не успела.

Человек в проходе вытянул руки вперед и распяленными, судорожно согнутыми ладонями что-то толкнул.

Толкнул редкий белесый воздух.

Толкнул пустоту.

И тем не менее из пустоты этой плеснуло ей прямо в лицо темной волной, тело вдруг ослабело; искорками, мелким покалыванием промчался по нервам электрический ток, ноги все же согнулись, как разваренные макаронины, и Лизетта, мгновенно перестав видеть, слышать, дышать, провалилась куда-то – в неощутимую, бездонную черноту…

Книге Йозефа Ганки, профессора Пражского университета, «Подлинная Атлантида» исключительно не повезло. Появись такое исследование лет десять – пятнадцать назад, оно стало бы сенсацией мирового масштаба. Еще бы: таинственная рукопись, вынырнувшая из глубины веков, загадочный язык, на котором она написана, не имеющий аналогов среди языков Земли, ее явная перекличка с не менее таинственным «манускриптом Войнича», привлекшем к себе внимание еще сто лет назад, и наконец главное – это первое, пожалуй, действительно достоверное, в научном смысле данного слова, свидетельство о существовании мифической цивилизации.

Сама история находки рукописи, приписываемой Холиусу Скриптору, история ее спасения, расшифровки и представления в научной среде могла бы стать сюжетом голливудского боевика. Профессор Ганка обнаружил данную рукопись в хранилище Национального Йеменского музея, в Сане, и поначалу особого внимания на нее не обратил. Областью его интересов была история зейдитов («умеренного» течения шиизма, которое в VIII веке нашей эры основал Зейд ибн Али). О существовании «манускрипта Войнича» он тогда не подозревал. Обстановка в Йемене в это время была катастрофическая. Только что в результате бурных народных волнений, вылившихся в настоящую революцию, был свергнут президент Салех, правивший страной более тридцати лет, к власти в Сане пришли хуситы (кстати, исповедовавшие зейдизм). Образовался некий Революционный совет, но наряду с ним – несколько политических группировок, каждая со своими вооруженными силами. Тут же последовало вторжение в Йемен коалиции десяти суннитских арабских стран, рассматривавших победу шиитов, поддерживаемых Ираном, как прямую угрозу себе. Начались бомбежки столицы, стало быстро увеличиваться число сторонников так называемого «Исламского государства» (ИГИЛ). И хотя статус профессора Ганки (исследователь зейдизма) обеспечивал ему относительную безопасность (возле музея был даже выставлен пост из трех хуситских бойцов), но и сами хуситы, и их противники не раз заявляли, что уничтожат все культурные памятники, противоречащие исламу, в том числе – все «еретические книги», «черную желчь неверных», скопившуюся в библиотеках. Они следовали тем же правилам, что и халиф Умар ибн аль-Хаттаб, который, приказав сжечь Александрийскую библиотеку, изрек: «Если в этих книгах говорится то же, что и в Коране, они излишни; а если другое – они вредны». Было понятно, что рукопись на неведомом языке, да еще содержащая картинки обнаженных женщин, одна из первых сгинет в огне. Вместе с заведующим хранилища было решено, что надежней всего будет вывезти наиболее ценные экспонаты из Йемена, временно скрыв их в какой-нибудь спокойной европейской стране. Так рукопись Холиуса Скриптора оказалась в Праге. А каким образом профессору Ганке удалось протащить «контрабанду» через четыре таможни – надо спрашивать у него.