Василий Криптонов - Последний звонок. Том 1

— Около четырех, — повторил я. — Погоди… В четыре двадцать?

— Плюс-минус, — кивнул Брик. — А что?

Я застонал. Ну конечно! Не так много времени прошло с тех пор. По всем новостям трубили о «группах смерти», переполошенные мамаши требовали запретить интернет.

— Это все чушь, — заявила Маша. — Юля бы никогда…

— Да откуда тебе знать, что бы она «когда»? — Я сорвался на крик. — Ты с ней вообще хоть разговаривала? Или просто тарелку с кормом под дверью оставляла?

Маша побледнела. Брик, подойдя ближе, словно невзначай коснулся моей руки, но я лишь отмахнулся.

— Какая бы ни была — она твоя дочь! Да, она «трудный» подросток, с ней даже я в школе замучился, и представляю, каково было тебе. Но вот такие вещи надо замечать, — показал я на телефон, дрожащий у нее в руках. — Если ей было до такой степени плохо, что…

— Ей плохо?! — Маша вскочила с дивана. Я впервые слышал, чтобы она так вопила. Так, будто сейчас набросится и убьет. — Ей, блядь, плохо?!

— Идем. — Брик умудрился шепнуть, поймав паузу в долю секунды. Он потянул меня за рукав, но я не сдвинулся с места.

— Вокруг меня ВСЕМ всегда плохо! — надрывалась Маша. — То бедному папе плохо, он страдает по безвременно ушедшей маме. То бедному Диме плохо — он страдает по Жанне. Теперь — Юле плохо, она от безделья с каким-то придурком переписывается! — Телефон полетел в стену, но в последний миг изменил траекторию, спикировал к полу, скользнул над самым линолеумом, взмыл вверх и пропал в кармане Брика. Маша ничего не заметила. Она смотрела на меня, и из нее выплескивалось все, что копилось годами. — Я тогда, дура, еще обрадовалась, думала, может, и на меня кому-то не плевать. Когда мы в Красноярск уехали. И врала себе до последнего, хотя все видела: тебя только ты сам и волновал. Смысл жизни себе искал? Героическую миссию? Нашел, поигрался! Еще повезло как — сам в итоге оскорбленной невинностью оказался. А я, может, впервые человека встретила, который меня полюбил, который мне хотел лучше сделать. А эта… А потом… Эта… Эта тварь все испортила! — Из глаз брызнули слезы. — Все уничтожила. И ей же. Теперь. Плохо!

Брик тянул меня все настойчивей. Но я не мог так просто уйти.

— Маша, — тихо сказал я.

Она дернулась, будто от пощечины.

— Пошел отсюда! — От крика зазвенела посуда в серванте. — Пошли вон, отцы-героины! Спасайте свою Юлю, делайте что хотите, дайте мне хотя бы сдохнуть самой для себя!

— Идем, — прорычал Брик, и на этот раз я подчинился. Если бы у меня нашлось хоть слово возражения, я бы остался. Но мне только что выплеснули в лицо все то, что Жанна пыталась вежливо преподнести целый год. И этот выплеск меня уничтожил.

Дверь за нами грохнула так, что заложило уши.

Сев за руль, я долго не мог собраться с мыслями. Руки дрожали на руле.

— Да, плохо получилось, — задумчиво сказал Брик. Я посмотрел на него, и он добавил: — Ноутбук надо было тоже забрать… Ладно, разберемся. — Он пристегнул ремень. — Едем. Ты, надеюсь, понимаешь, что я ночую у тебя?

Может, его цинизм и был возмутительным, и шестнадцать лет назад я бы устроил истерику, но сейчас услышанное привело меня в чувства. Я несколько раз глубоко вздохнул и повернул ключ.

— Кате позвони.

— Уже звоню.

Я бросил взгляд на Брика. Он, оказывается, не просто подпирал щеку кулаком, он прижал телефон к уху. Миг спустя его лицо озарилось улыбкой:

— Привет, ангел. Скучаешь? Да, все хорошо. Завтра расскажу, наверное. Сегодня придется заночевать у Димы. Ну, так, решили выпить в честь встречи…

В честь встречи?.. Всю дорогу, все две минуты я крутил эту фразу в голове так и эдак, но на нее наслаивались все новые, и она теряла смысл. Остановившись во дворе, я прикурил сигарету, ожидая, пока Брик окончит разговор.

— Не понимаю, — уже хмурясь, говорил он, — почему тебе не послать их куда подальше? Ты копила эти выходные, у тебя есть полное право… Ого, даже так? Знаешь, что я тебе скажу… Увольняйся сама. Да, вот так. Не беспокойся, я смогу нас обеспечить. Тебя это не должно волновать вообще. Хорошо, мы это обсудим, когда я приеду, но пообещай мне, что завтра ты никуда не пойдешь. Обещаешь? Договорились.

Когда он закончил разговор и убрал телефон в карман, я спросил:

— Она что, в курсе?

Брик одарил меня удивленным взглядом:

— В курсе ли женщина, когда у ее мужа меняется личность? Разумеется, да.

— И что? Как она это восприняла?

— Не заметно?

— Заметно. Но я не понимаю…

— Дай сигарету.

Когда-то давно я дал сам себе торжественный обет: никогда не произносить фразу: «Ты же не куришь!» Я столько раз слышал ее, когда начинал курить, что меня от нее трясло. Интересно, что надеется услышать в ответ человек, ее произносящий? Что-нибудь вроде: «А, точно, совсем забыл! Спасибо, что напомнил», — что ли? Моя личная религия основывается на том, что когда человеку нужна сигарета, — человеку нужна сигарета. А не тупые вопросы.

Вопреки ожиданиям, от первой затяжки Брик не закашлялся.

— Чего ты не понимаешь, Дима? — тихо спросил он, выпуская дым в приоткрытое окно. — В те годы я не только паразитировал. Я пытался дать Борису то, чего он хотел больше всего. Он, будучи глупым и некрасивым подростком, отчаянно мечтал о двух вещах: интимной близости с девушкой и о любви. Почему-то в его сознании эти векторы никак не пересекались. Знакомо, да?

Я отвернулся от насмешливого взгляда и не ответил. Брик продолжал:

— С близостью, думаю, тебе все понятно, а насчет любви… Ну, я постарался сделать так, чтобы Катя его любила.

— То есть, изменил ее сознание?

— Это было легче, чем кажется. Я просто закрепил кое-какие переменные, и все. Ее чувства — настоящие, просто ослаблено восприятие новых впечатлений. Иными словами, из ветреной красотки, которая к нынешнему возрасту скатилась бы в какую-нибудь неприятную клоаку, я сделал… Ну, как это называется? «Однолюбку»? Нелепое слово, но ты меня понимаешь.

Я молча выбрался из машины. Говорить не хотелось. Опять от общения с ним возникает это непостижимое чувство сдвигающейся морали. До какой же степени можно манипулировать людьми, считая, что это для их блага?

— Перестань. — Голос Брика, покинувшего салон одновременно со мной, стал жестче. — Ты занимаешься тем же самым. Может, я и не так много почерпнул из головы Бориса, но кое-что успел. Это твое баранье упрямство в том, чтобы сделать всех счастливыми — не то же самое?

— Я не менял сознание!

Брик рассмеялся:

— И что, это как-то оправдывает? Давай поднимемся до метафор. В случае с Катей я удобрил почву и посадил семена. Это безнравственно. А ты бегал целый год по заросшему бурьяном участку с каменистым грунтом, разбрасывал семена и рыдал, что они не прорастают. Это — образец великого самоотречения во имя грандиозной в своей гуманности цели. Не кажется, что где-то пошел перекос? Когда я сказал тебе: «Ты можешь идти один», — я имел в виду, что даже если весь мир от тебя отвернулся, ты — справишься. Но я не думал, что ты один впряжешься в телегу, в которой лежит весь мир!