Сергей Михайлов - Стена. Сборник рассказов

Заалел восток. Где-то в лесу проснулась одинокая пичужка и взяла на пробу несколько нот своей утренней песни…

Мерно отсчитывал минуты маятник вселенских часов. И вот…

Ослепительно-янтарный солнечный диск величественно всплывает над землёй. Первый утренний луч скользит по моему лицу и падает вниз, к подножию каланчи. Вспыхивает далёкий горизонт, море света заливает сонный город, лес, пойму реки. Новый день вступает в свои права.

Пора. Мой час пробил.

Я легко запрыгиваю на парапет, широко раскидываю руки, словно в попытке обнять весь мир, — и делаю шаг навстречу солнцу…

Утром сестра-хозяйка, производя обычный для этого часа обход больницы и прилегающей к ней территории, нашла во дворе брошенный кем-то стандартный больничный костюм. Чуть позже дежурившая в тот день бригада санитаров обнаружила, что одиночная палата номер 217, где содержался находившийся на излечении больной с ярко выраженным параноидальным расстройством психики, пуста. Поиски пропавшего результатов не дали.

Пациент из палаты 217 бесследно исчез…

— Волоки его сюда, ублюдка!

Дверь в дежурную часть с силой распахнулась, и в полутёмное помещение влетел человек, с ног до головы укутанный в длинный балахон, напоминающий одеяние средневековых монахов. Не удержавшись на ногах, он тяжело рухнул на исшарканный сотнями ног кафельный пол. Следом в дежурку, заполнив сразу всё её пространство, ввалились три дюжих милиционера с «калашами» в руках. Один из них, в погонах старшего сержанта, с перекошенным от ярости ртом, мощным ударом сапога отбросил упавшего в угол.

— Остынь, Гусь, — осадил его второй. — Следы останутся, потом не отмоешься.

— Да хрен с ними, со следами, — тяжело дыша, прохрипел тот и, вложив в удар всю свою силу, вторично всадил сапог в неподвижное тело. — Отвечу, коли спросят, ни за чьи спины прятаться не стану. Была б моя власть, убил бы мерзавца!

Он ударил в третий раз. Тело в углу застонало.

Третий блюститель порядка, лейтенант, строго произнёс:

— Гусев, прекрати! Сначала выясним, что это за тип. Оформим задержание по всем правилам.

Гусев вытер пот со лба тыльной стороной ладони и смачно сплюнул.

— Ла-адно, лейтенант, валяй, оформляй. Но запомни: живым он отсюда всё одно не выйдет, это я тебе, лейтенант, обещаю.

— Ты уверен, что это он? — спросил второй милиционер.

Из глотки Гусева вырвалось нечленораздельное хрипение.

— Ты что, Барсук, за идиота меня держишь? Скажи, я похож на идиота, а?!

— Ну-ну, не ерепенься, Гусь. Давай спокойно во всём разберёмся.

— А не могу я спокойно, понял? — ревел Гусев, брызжа слюной. — Не могу! Вы-то с лейтенантом позже подоспели, когда всё уже было кончено, а я видел! Всё, с самого начала! Видел, как эта мразь ту девчушку, совсем ещё подростка, тесаком полосовала! И как кровь хлестала из рассечённого горла, тоже видел! Не успел я, лейтенант, понимаешь, не успел… У меня ведь у самого дочка в тех же годах! А если б он и её так, а? Если б и её?..

— Сядь, — строго потребовал лейтенант, — и прекрати истерику. Разберёмся. Барсуков, где нож? — обернулся он ко второму милиционеру.

Тот молча бросил на стол тяжёлый металлический предмет, завёрнутый в полиэтилен. Это был большой нож, густо перепачканный в крови.

— Этот?

Гусев мельком взглянул на орудие убийства и пожал плечами.

— А я почём знаю! Разве в темноте разглядишь, чем он её…

— Тот самый, лейтенант, — сказал Барсуков. — Я его на месте преступления подобрал. Уже после того, как Гусь того типа свалил.

Лейтенант медленно приблизился к «тому типу».

— Вставай!

Человек в углу зашевелился и с трудом сел. Лейтенант ткнул его стволом автомата под рёбра.

— На ноги вставай, дерьмо!

Тот кое-как поднялся и упёрся спиной в стену. Его всего трясло.

Это был высокий худой человек, облачённый в некое подобие плаща или, скорее, хитона. Хитон был мокрым от крови. Капюшон, надвинутый на самые глаза, полностью скрывал лицо.

— Имя?

Человек не реагировал.

— Имя, сука!! — взорвался лейтенант.

Человек чуть шевельнулся, но снова не издал ни звука.

— Он что, издевается? — подал голос Барсуков, мрачнея.

— Дай его мне, лейтенант, — хрустнул челюстями Гусев. — Я его паршивый язык живо развяжу. Он у меня…

— Назад, Гусев! Я сам с ним разберусь.

— Воля твоя, лейтенант, — угрюмо проворчал тот, нехотя возвращаясь к столу. — Только я бы с ним особо не церемонился. Пришить выродка — и делу конец. Оказание сопротивления, попытка к бегству — не мне тебя учить.

Лейтенант резко повернулся и в упор посмотрел на подчинённого.

— Я сам с ним разберусь, ясно? — медленно повторил он, чётко печатая слова.

— Ясно, — буркнул Гусев.

— То-то. Итак, — продолжил лейтенант, снова повернувшись к задержанному, — в молчанку играть будем? Ла-адно. Твой инструмент? — он кивнул на нож.

Человек в хитоне судорожно вздохнул.

— Ты сказал, — глухо произнёс он.

— Что значит — ты сказал? Отвечай на вопрос!

— Мой.

— Та-ак. Ладно, идём дальше. Полчаса назад ты был задержан на месте преступления. Отвечай, это ты убил ту девочку?

— Д-да. — Голос его задрожал.

— Зачем?

— Вот-вот! Пусть ответит!

— Сядь, Гусев! Итак, повторяю вопрос: зачем ты это сделал?

— Я пришёл, чтобы принять на себя ваши грехи.

— Что он там мелет, а? Какие на хрен грехи? По-моему, самое время парней из психушки вызывать. У него явно крышу сорвало.

— Психиатрической экспертизы ему так и так не избежать, Барсуков, — сказал лейтенант. — Человек с нормальной психикой никогда такого не сделает.

— Какая, к лешему, экспертиза, лейтенант! — рявкнул Гусев. — Зуб даю, этот маньяк-убийца отсюда живым не выйдет!

Человек в хитоне зашатался, ноги его подкосились, и он медленно сполз по стене на грязный заплёванный пол. Из-под капюшона донеслось тихое всхлипывание вперемешку с причитаниями.

— Нечего сопли на кулак мотать! — брезгливо сплюнул на пол лейтенант. — Мразь, мать твою… Вставай! Давай, выкладывай всё! От начала и до конца. Ещё что-нибудь за тобой числится? Отвечай!

Человек в хитоне глухо заговорил:

— Да… очень много… Бензоколонка… на прошлой неделе…

— Что?! — лейтенант побагровел. — Бензоколонка — твоих рук дело?

Тот обречённо кивнул. Гусев виртуозно выругался.

В памяти лейтенанта всплыла картина недельной давности: бушующее пламя на фоне вечернего неба, чёрного от копоти и дыма, взрывающиеся ёмкости с горючим, искорёженное взрывом строение, пять минут назад ещё бывшее зданием бензоколонки, остовы дотла выгоревших машин, обуглившиеся трупы, вопли раненых, всеобщая паника и проклятия… Зрелище было настолько жутким, что несколько ночей кряду после трагедии лейтенант боялся уснуть: едва он закрывал глаза, как перед глазами воскресали видения того страшного дня.