Сергей Михайлов - Стена. Сборник рассказов

— Нет, нет, это грех! Не берите его на душу…

— Да пошёл ты со своим грехом, мразь юродивая! — рявкнул Гусев, замахнувшись прикладом. — О душе вспомнил, подонок!

Лейтенант с шумом выдохнул и, поймав взгляд Гусева, чуть заметно кивнул. Он принял решение.

— Барсуков! Выйдем на пару минут, разговор есть. Гусев! Охранять задержанного, глаз с него не спускать. При попытке к бегству… сам знаешь…

— Знаю, лейтенант! — просиял тот. — Есть глаз не спускать с задержанного!

Понятливый Барсуков не стал задавать лишних вопросов и вслед за лейтенантом молча покинул дежурку. Гусев остался с убийцей один на один.

— Ну теперь-то ты мой, урод, — оскалился он, снимая автомат с предохранителя.

Человек в хитоне медленно поднялся и выпростал вперёд правую руку.

— Остановись, человек! Ты станешь таким же убийцей!

Гусев поднял автомат на уровень груди.

— Плевать!

— Нет!!! — дико завопил человек в хитоне.

— Эй, что у вас там происходит? — послышался из-за двери голос лейтенанта.

— Всё в полном ажуре, лейтенант, — полуобернулся Гусев к двери, ухмыляясь. — Задержанный готовит побег. Принимаю меры.

— Заканчивай, Гусев, не тяни резину.

— О’кей, лейтенант… Ты готов, урод? — снова повернулся он к убийце.

— Я не дам тебе убить меня, слышишь? Не затем я пришёл в мир, чтобы плодить грех. Тяжкий грех человекоубийства.

— Не убью, говоришь? А вот мы сейчас посмотрим!

Однако выстрелить Гусев не успел. Неуловимым движением человек взмахнул рукой, которую прятал в складках своих одежд, и по самую рукоятку всадил себе в грудь длинный острый кинжал.

— А, чёрт!.. — выругался Гусев.

Нож! Тот самый нож, который сегодня уже послужил орудием убийства и который невероятным образом вновь оказался в руках убийцы. Гусев так и не понял, когда тот успел схватить его со стола, где нож, всеми забытый, ещё минуту назад лежал в качестве вещественного доказательства совершённого накануне преступления.

Сползая по стене, убийца медленно оседал на пол. Из груди его вырвался хриплый, булькающий стон.

В помещение влетел лейтенант, за спиной его маячила испуганная физиономия Барсукова.

— Да что тут у тебя происходит, чёрт возьми?

Гусев молча ткнул стволом автомата в сторону умирающего.

— Он сам… себя… ножом…

Человек в хитоне отходил. Взгляд его стал мутным и безразличным, на губах выступила кровавая пена. Но прежде чем жизнь окончательно покинула это уродливое тело, он собрался с последними силами и страстно прошептал:

— Отец, Ты снова покинул меня! За что? за что? Неужели я опять сделал что-то не так?

Полной уверенности у меня не было. Возможно, всё случившееся в тот роковой день явилось не более чем последним звеном в череде событий, никак между собой не связанных и не имеющих между собой ничего общего, совершенно случайным образом оказавшихся втиснутыми в классическую схему жёстких причинно-следственных связей. Однако у меня были все основания полагать, что именно крах пирамиды МММ стал отправным пунктом всей этой истории.

Пирамида рухнула в считанные часы и погребла под своими обломками надежды и чаяния миллионов облапошенных вкладчиков. А Мавроди, этот обрусевший грек с мехматовским дипломом и мозгами прожжённого лохотронщика, набив мошну, подался в Большую политику. В Госдуму прошёл на «ура», въехал, можно сказать, на плечах доверчивых простаков, во что-то ещё веривших (в светлое будущее? в манну небесную? в «бесплатный сыр»? или в обычную человеческую порядочность?) Однако на том его восхождение к вершинам политического Олимпа и закончилось: до президентского кресла «великий комбинатор» малость не дотянул. Кишка оказалась тонка. А потом, скрываясь от правосудия, и вовсе за кордон укатил. Обещанный же золотой дождь на горе-акционеров, увы, так и не пролился.

Впрочем, политические амбиции господина Мавроди к моей истории никакого отношения не имеют — пусть они займут достойное место в анналах государства Российского эпохи Смутного времени конца второго тысячелетия. Мне до этого скользкого типа дела нет.

Итак, это случилось в самом начале августа 1994, спустя неделю после того злополучного дня, когда акции АО МММ вдруг резко упали до номинала, потеряв в стоимости более чем в сто раз. Падение курса акций стало настоящим шоком для миллионов несчастных, вложивших в бездонные закрома пресловутой финансовой империи всё, что они имели, и даже сверх того: кто-то взял в долг крупную сумму денег, чтобы крутануть её в МММ и получить неслыханные дивиденды, кто-то наспех продал машину, чтобы через месяц купить две (за месяц вложенная сумма примерно удваивалась), немало было среди них и тех, кто заложил либо продал квартиру, намереваясь сыграть ва-банк и сорвать куш пожирнее. Но увы! Призрачные надежды развеялись, как утренний туман, а мечты несостоявшихся постсоветских рантье о беспечном и обеспеченном будущем так и остались химерой.

В те дни по Москве прокатилась волна суицида, заметно подскочил процент инфарктов, возросло число нервных и психических заболеваний…

Сейчас я уже вряд ли смогу вспомнить, каким ветром занесло меня на станцию «Чеховская» — она пролегала в стороне от моих повседневных маршрутов. Но как бы там ни было, в тот день я оказался именно на «Чеховской», и хотя до сего дня в судьбу не верил, во всём том, что случилось со мной, я не мог не усмотреть её грозного указующего перста.

Я стоял у края платформы. Дабы как-то скоротать время в ожидании поезда — чёрный зев тоннеля, откуда ему давно уже следовало вынырнуть, был всего в нескольких метрах от меня, — итак, чтобы как-то скрасить томительный процесс ожидания, я рассеянно скользил взглядом по раскрытой наугад книжке из серии pocket-book, которую имел обыкновение таскать с собой повсюду, куда бы ни ехал. Было примерно четыре часа пополудни, час-пик ещё не наступил, однако народу на платформе, тем не менее, столпилось предостаточно. Оно и понятно: задержка поезда всего на пару минут всегда приводила к стихийному скоплению пассажиров.

Но вот из тоннеля пахнуло ветерком, упругая волна тёплого воздуха с привычным металлическим привкусом и типичным запахом московского метро слегка взъерошила мою шевелюру, шелестом прошлась по газетным листам зачитавшихся пассажиров. Из недр земли донёсся гул стремительно приближающегося поезда.

Этот человек ничем не выделялся из толпы. Вряд ли кто-нибудь обратил на него внимание, и вряд ли облик его запечатлелся в чьей-либо памяти. Нас разделяло всего несколько метров плюс плотная масса двух-трёх десятков таких же неприметных завсегдатаев столичного метрополитена. Обычный человек, один из многих миллионов, которых московская подземка ежедневно заглатывает и пропускает сквозь свою гигантскую утробу.