Ричард Морган - Рыночные силы [litres]

– Я заметил. – Крис сделал еще одну затяжку, на этот раз менее сильную; табак раздражал легкие. – А зажигалка? Военная, верно?

– А вот и нет. – Барранко достал зажигалку и стал водить пальцем по кириллическим буквам. – Реклама. «Смертельные сигареты. Плохие новости, дружок, ты помрешь». Вот что на ней написано. Но это – как вы там называете – контрфакт. Подделка?

– Контрафакт.

– Да, контрафакт. Какой-то ненормальный англичанин в прошлом веке действительно выпускал сигареты под таким названием.

– Похоже, он был не слишком умен.

Барранко развернулся и выдохнул на Криса клуб дыма.

– По крайней мере, он был честен.

Крис промолчал. Барранко вышагивал по пирсу, курил и ждал.

– Мне кажется, вам надо приехать в Лондон, сеньор Барранко. Вам нужно…

– Ваши родители живы, сеньор Фолкнер?

Фраза уколола, разрушив нарастающее ощущение, что сделка состоялась.

– Нет.

– Вы их помните?

Крис бросил взгляд на стоящего рядом мужчину и понял, что компромисса быть не может. От него требовали ответа.

– Отец умер, когда я еще был маленьким, – сказал он и подивился тому, как легко теперь давалась эта фраза. – Я его плохо помню. Мама умерла позже – я уже был подростком. От терновой лихорадки.

Барранко прищурился:

– Что за терновая лихорадка?

Крис курил и проверял, не просочилось ли в его воспоминания что-нибудь лишнее. Когда он решил, что все под контролем, ответил:

– Разновидность туберкулеза. Резистентный штамм, не лечится антибиотиками. Мы жили в зонах – вы такие районы называете фавелами, их тут полно. Дорогие лекарства она не могла себе позволить – никто в зонах не мог, – поэтому принимала стандартные антитела, пока не скончалась. Никто так толком и не узнал, что ее убило – лихорадка или другая болячка, с которой ослабленная иммунная система не сумела справиться. Понадобилось…

Нет, он себя не контролировал. Крис отвел взгляд.

– Простите, – сказал Барранко.

– Все, – Крис сглотнул. – Все в порядке. Это было давно.

Он снова затянулся, скорчил мину и бросил сигарету в воду. По очереди надавил большими пальцами на веки и посмотрел на струйки влаги, оставшиеся на пальцах.

– Мою мать забрали, – произнес Барранко за его спиной. – Ночью пришли солдаты. В те времена такое случалось сплошь и рядом. Я был подростком. Отец давно нас бросил. А я в тот вечер ушел на политическое собрание. Возможно, они приходили за мной. Но забрали ее.

Крис знал. Он читал файл.

– Ее изнасиловали. Люди Эчеварриа. Пытали электричеством и разбитыми бутылками много дней. А после выстрелили ей в лицо и оставили подыхать в мусорной яме на окраине города. Врач из «Эмнести Интернэшнл» сказал, что она умирала часа два.

Крис хотел принести соболезнования, но слова казались такими избитыми и пустыми.

– Вы понимаете, почему я сражаюсь, сеньор Фолкнер? Почему на протяжении последних двадцати лет веду эту борьбу?

Крис покачал головой, не находя слов. Он повернулся к Барранко и увидел, что на его лице эмоций отразилось не больше, чем когда они обсуждали сигареты.

– Вы не понимаете, сеньор Фолкнер? – Барранко пожал плечами. – Что ж, я вас не виню. Порой я сам не понимаю. Бывают дни, когда мне кажется, надо взять Калашников, пойти в любой полицейский участок или казармы и перестрелять всех в форме. Но я знаю, что за этими людьми стоят другие, которые не носят мундир. Поэтому я пересматриваю свой план и решаю, что стоит то же самое сделать с правительственным учреждением. Но в этот момент вспоминаю, что тамошние чиновники, в свою очередь, – лишь часть класса землевладельцев и финансистов, которые зовут себя моими соотечественниками. И в моей голове рождаются новые цели. – Барранко махнул рукой: – Банки. Ранчо. Пригородные виллы, огороженные заборами. Количество тех, кого необходимо выкосить, растет как сумма выигрыша в лотерее. А потом меня осеняет – Эрнан Эчеварриа и года не продержался бы, если бы не получал помощь из Вашингтона и Нью-Йорка. – Барранко поднял палец и указал на Криса. – И из Лондона. Вы уверены, сеньор Фолкнер, что хотите пригласить меня в свою столицу?

Крис, которого до сих пор обуревали эмоции, сумел пожать плечами. Слегка хриплым голосом он ответил:

– Я рискну.

– Смело. – Барранко докурил сигарету и затушил бычок большим и указательным пальцами. – Вы храбрый человек либо азартный игрок. И как мне к вам относиться?

– Считайте, что я хорошо разбираюсь в людях. Думаю, вы достаточно умны, чтобы можно было вам доверять.

– Я польщен. А что ваши коллеги?

– Они прислушаются к моему мнению. Мне за это платят.

– Да. Полагаю, что так.

Крис заметил, как в голос Барранко просочились те же эмоции, которые он прочел в глазах других повстанцев в хижине.

«бля»

Он перестарался: слишком ускорился на эмоциональном повороте, строя из себя крутого корпоративного мачо. Он надеялся минимизировать ущерб, но слова, которые собирался произнести, по пути преобразились. К собственному ужасу, он выдал чистую неприкрытую правду:

– А что вам терять? Вы в дерьмовом положении, Висенте. И мы оба это понимаем. Прячетесь в горах, оружия не хватает, живете одной риторикой. Если Эчеварриа сейчас придет по вашу душу, как пришел за Диасом, – вы история. Как Маркос, Че Гевара. Красивая легенда и портрет на гребаной футболке. Вы этого хотите? Какой от вас толк в такой форме для жителей КЭСА, которые проходят через те же пытки, что пережила ваша мать?

На какой-то миг, когда слова сорвались с губ, все замерло. Крис уже представил, вот Барранко поддается и соглашается на сделку. Взгляд колумбийца стал жестче, он напрягся. Заметив перемену, женщина-телохранитель на палубе катера вскочила на ноги и подняла винтовку. Крис перестал дышать.

– Я хотел сказать…

– Знаю, что вы имели в виду, – Барранко расслабился первым. Он повернулся к женщине на палубе и подал знак. Когда он вновь посмотрел на Криса, что-то в его лице переменилось. – Знаю, потому что вы впервые решили высказать эти мысли. Вы не представляете, какое это облегчение, Крис Фолкнер. Все цифры, которыми вы сыпали до этого, почти ничего не значили, зато теперь я знаю, что у вас есть душа, и это все меняет.

Крис снова задышал:

– Вам стоило спросить.

– Спросить, есть ли у вас душа? – Барранко сухо и невесело усмехнулся. – Разве такие вопросы задают в Лондоне? Когда я окажусь за одним столом с вашими коллегами и буду обсуждать, какой кусок ВВП своей страны могу предложить им в обмен на поддержку, какой урожай должны вырастить мои соотечественники, пока их дети умирают с голоду, без каких основных медицинских услуг колумбийцы должны научиться жить – тогда я могу поинтересоваться, где у них душа, сеньор Фолкнер?