Ян Валетов - Чужие сны

Денис провел рукой по плотному картону обложки, на котором был выдавлен хищный бородатый профиль, по строгим черным буквам, составлявшим название: «Великий».

— Нравится… — сказал Давыдов, опережая вопрос. — Спасибо, Алекс.

— Но весь тираж в магазины только весной, — пояснил Новицкий, разглядывая меню. — Перед выставкой. Пока презентации и ограниченные продажи по предзаказу, ну и на встречах. Представишь книгу в Киеве, потом Одесса, Харьков, Днепр. Мишка, подскажи, а что тут вкусного?

Парень ответил, Беленький тоже начал советовать, они заспорили, позвали официанта, а Давыдов молча сидел, разглядывая семь лет своей жизни — шестьсот страниц в твердой обложке.

Странное чувство, подумал он, ведь приятно, радоваться надо — а радости нет. Словно сунул руку в кулек, откуда весь вечер таскал конфеты, а там пусто. Одни фантики и фольга. Сбылась мечта.

Он придумал «Великого» лет десять тому. Записал несколько слов в заметки — и отложил до лучших времен. Его тогда перло от социальных сюжетов, хотелось обличать, предрекать, лепить реальность с натуры, придавая нужную остроту текстам и ощущениям сменой жанра на писательской кухне. Он был уже известным, но только набирающим настоящие обороты автором, а на взлете молодому литератору легко простят смену жанра, но не смену амплуа.

Читатель любит продолжения. Читатель любит узнавать автора, который ему понравился. Сериал — это то, что надо. Знакомый стиль, знакомый герой, знакомый сюжет. Героя нельзя убить! А если можно, то только для того, чтобы оживить его в следующем томе. Это легко. Давыдов, в общем-то, тоже так умел. А чего стесняться? Дэн Браун не стесняется? Ни разу. Читатель читает? Миллионами. Все довольны? Как слоны на фруктовом складе!

Но Денис вовремя затормозил — впереди маячил конвейер: четыре книги в год, литературные рабы в персональной мастерской и дикая, ни с чем не сравнимая тоска человека, который за деньги убил собственный дар. На самом деле дар и убивать-то ни к чему, его можно обменять на деньги.

Денис отказался от продолжения удачной серии и сразу оказался за скобками — издатели любят послушных коммерческих авторов.

Право творить как и что хочешь нельзя получить просто так — только оставив на колючей проволоке с флажками куски мяса. Если бы не Карина и ее суперуспешный бизнес, Давыдов был бы лишен пространства для маневра. Но он мог проявлять норов, и желание быть свободным, а не модным, удавило тщеславие в зародыше.

Вот тогда и появилось «Факельное шествие», которое не могло не закончиться скандалом. А потом Денис написал «Древности», которые мало кто понял, «Херувима», который почему-то посчитали хоррором, и «Детенышей», записанных редакторами и читателями в young adult. Жанровый писатель — это не приговор, а возможность заворачивать серьезные мысли в виноградные листья увлекательного сюжета. Плохо, что часто виноградные листья забивают вкус начинки, ради которой все и делалось. С одной стороны, Давыдова такая диспозиция устраивала. С другой стороны, критики упорно кривились при его упоминании, что не напрягало, но и не радовало.

Давыдов писал «Великого» семь лет и сам не знал, что из этого выйдет. Он не спешил, следовал внутреннему ритму, выжидал, пока страницы дозреют…

— Это хорошо, но никому не нужен исторический роман, — говорила Карина, прочитав очередную главу.

Она полулежала в своем любимом кресле в гостиной, положив ноги на пуф. Когда-то Давыдов, дико боявшийся исписаться, попросил жену говорить только правду, какой бы она ни была, и Карина все годы этой договоренности следовала. Иногда выслушивать ее было больно и неприятно, но всегда шло книге на пользу. Даже если Денис не следовал ее совету, то начинал понимать, в чем промахивается.

— Мартышкин труд. Тебе мало «Древностей»? Это хорошо написано, Денис, это пробирает, но зритель не смотрит пеплумы [18] Пеплум — жанр исторического кино на античный или библейский сюжет с масштабными съемками и большим бюджетом. , а читатель не любит ковыряться в говне мамонтов. Один раз ты уже входил в эту воду. Оно тебе надо?

Давыдову было надо.

Семь лет назад Новицкий никогда бы не издал эту книгу, даже будучи в восторге от текста. Сейчас расклад был другим.

Денис погладил обложку, словно ластящегося кота, протянул томик Мишке и тот, приняв, уважительно взвесил на ладони.

— Ого! Толстенная какая!

— А твой папа коротко не может! — ухмыльнулся Новицкий, окуная кусок домашнего хлеба в оливковое масло — Чего это вы ужинаете в ресторане без прекрасной половины? А Карина где?

— Будет к выходным, — пояснил Денис. — У нее конференция в Варшаве, так что мы холостякуем!

— За вами, Давыдовыми, не уследишь…

— Один я дома сижу, — пожаловался Мишка.

— Не один, — возразил Беленький. — Со мной. Ну наконец-то! Несут!

Официанты принесли пиццу, тарелочки с антипасти, Давыдов отказался от вина (его все еще мутило при мысли о спиртном) и налил себе минеральной воды.

Карина смотрела на них из прокатной машины, припаркованной на другой стороне улицы, благо столик стоял у самого окна, и вся компания была как на ладони. Она рассмотрела даже книгу, которую принес в ресторан Новицкий.

Она курила уже третью сигарету, во рту было горько, в автомобиле начало вонять холодным дымом, а она все сидела и сидела, изредка заводя двигатель, чтобы погреться, хотя давно должна была ехать и делать дело. Но Мишка был так похож на Дениса, только молодого, которого она уже успела забыть. А Денис выглядел таким уставшим. И эти темные круги под глазами — ему нельзя много пить, здоровье уже не то!

Сигарета упала в мокрый снег, разбавленный реагентом, и противно зашипела. Кира повернула ключ зажигания, дешевый прокатный «хендэ», вздрогнул щуплым металлическим телом, а потом ровно заурчал.

«Пора, — подумала Кира, выруливая на дорогу. — Ты же знаешь правила, девочка? Это не человек, это мишень. Это рычаг, которым ты можешь вернуть свой мир. Он тебе никто. Просто ты — это ее отражение. А отражения — они исчезают, если разбить зеркало».

Серый автомобильчик с логотипом «Hertz» на дверце выбросил из выхлопной трубы облачко сизого дыма и влился в поток машин.

Мир Зеро. Париж. Точка касания. Ноябрь

Мамочка водил машину, как выпивший раллист: то разгонялся так, что витрины сливались в цветные полосы, то тормозил «в пол».

— Завязывай, — пророкотал Китаец, в очередной раз упираясь руками в приборную доску, — меня от твоих трюков тошнит.

После джампа Китаец оказался не маленьким круглоголовым человечком, а здоровенным афроевропейцем — косая сажень в плечах, и от него любые слова звучали, как угроза.

Но Мамочку грозным рычанием было не пронять, он только глянул на Китайца мрачно и переключил коробку со вкусным щелчком. Мотор взревел, и машинку бросило вперед так, что Мамочка едва успел прошмыгнуть в узкий промежуток между минивэном и черным «ситроеном» с величественной дамой за рулем.