Владимир Алексеев - Чудо [litres]

В-третьих, и это самое главное, начались необратимые геополитические процессы на самой Земле. Колонии мутантов на голубой планете быстро заселили области, традиционно недоступные для жизни простых людей из-за суровых условий жизни. Это пустыни, Крайний Север, вечная мерзлота и непроходимые участки тайги. Были зафиксированы и подводные поселения в отдельных островных областях. Надо понимать, что клиентами Лазарева и его последователей каждый год становились миллионы неизлечимых больных. Большинство неизменно предпочитало неизбежному увяданию понятный риск – погибнуть или получить шанс на новую жизнь. Безысходность для онкологических больных канула в Лету, болезнь стала ступенькой на новый уровень. Но мутанты, как и я в свое время, сталкивались с побочными эффектами, такими как провалы в памяти, лунатизм или проявление навязчивых идей, у многих менялся цвет кожи, менялся характер волосяного покрова, что создавало определенный дискомфорт в среде обычных людей. Поэтому с бешеной скоростью начали расти политически независимые поселения, факт существования которых официальные власти обнаружили далеко не сразу.

Программа пересылки мутантов на Марс возникла практически сама собой. Ее широко поддерживали и власти стран, где еще не были разрешены опыты над людьми, и простые граждане. Многие боялись непростого соседства, хотя все это было очень неоднозначно. Стоило заболеть одному члену семьи, и его родственники меняли отношение к проблеме мутантов. С этим сталкивались любые семьи, от простых работяг до журналистов, чиновников, влиятельных бизнесменов. Начали действовать силы, которые буквально разрывали общество на части. Именно в этой среде получили развитие идеи, которые так прозорливо были предложены шефом. Идеи, которые дали альтернативу бесконечной и безжалостной цели постоянного и неуклонного развития ради развития, подгонявшей человека во все времена.

Лишившись глаза, Борис Андреевич словно прозрел. На него как будто и впрямь снизошел Святой Дух. Хотя не случилось ничего фантастического и не было в его просветлении никакой мистики. Все произошло именно так, как должно было. Борис Андреевич большую часть жизни вращался в эпицентре информационных потоков, решал изощренные задачи для самых передовых людей своего времени: внимательно и скрупулезно изучал мотивы людей, организаций, регуляторов и общества, в котором они существовали, и в конце концов понял, что движет людьми современного ему общества. Он был в этом уверен. Считал себя чуть ли не всевидящим. Но он пережил тяжелое испытание и был грубо сброшен с пьедестала своего интеллектуального превосходства на твердую почву реальности. В этой реальности те люди, ради которых он жил и которым помогал добиваться своих целей, – лучшие люди, пассионарии, прометеи новейшей эпохи, – оказались, по его мнению, преступниками.

Что он должен был делать? Государства оказались беспомощными перед новой угрозой. Вся общественная машина, нацеленная на развитие, не смогла ничего противопоставить чуду исцеления от рака. Началась тихая война против человечности. Экспериментальные методы лечения требовали огромных, по меркам демократического мира, жертв. Это все еще нельзя называть универсальным лечением. Чтобы действия врачей приводили к более или менее предсказуемым результатам и это можно было называть эффективным лечением в будущем, сегодня медицине необходимо было действовать подобно мяснику. Самое ужасное, что «экспериментальное лечение», которое не достигало цели, оказывалось в сухом остатке убийством через ужасную пытку. Технически пациент должен был в сознательном состоянии захлебнуться и умереть от недостатка кислорода, то есть пережить одну из самых страшных смертей. Дальше его организм либо оживал – запускался заново под действием электрических разрядов, либо не оживал уже никогда.

При положительном исходе эксперимента клетки организма, которые подвергались предварительной мутации, быстро «заражали» весь организм. Это можно назвать раком, только наоборот. Опухоль в этом случае была не болезнетворной, а целительной. Происходила полная перестройка и перепрограммирование организма. Мутант излечивался от всего, чем болел, а попутно приобретал новые способности. Но если эксперимент оказывался неудачным, то все, чего достигал врач, – были напрасные страдания и ужасная смерть пациента. К счастью, я не помню, как пережил это.

Шеф понимал, что это «небольшое препятствие», «грех во спасение» уже никого не остановит и эксперименты будут продолжаться. Но он также понимал, что «золотая лихорадка» в поисках очень длинной или даже вечной жизни – стремление к адаптации и выживанию – не единственный человеческий мотиватор. Поэтому весь свой талант и все силы до конца жизни он посвятил тому, чтобы рассказывать людям о вере, о времени, о счастье и чести.

Он рассказывал… Хотя, честно говоря, не это имело решающее значение. Вся его бурная и многообразная просветительская деятельность меркнет перед тем, что сделал один его манифест. Возникший как эмоциональный и интеллектуальный протест, этот текст скоро завоевал миллиарды сердец. Его учили наизусть, передавали из уст в уста, переводили с языка на язык. Появились многочисленные интерпретации, и очень скоро исходный текст был почти полностью изменен, но смысл его остался прежним. Текст, который говорил, что Бог есть и для этого больше ничего не нужно, совершил удивительное открытие: ада нет, а есть только Бог. Это значит, можно верить и получать от своей веры все что хочешь. И каждый получал свое, именно то, что ему было нужно. И никто не получал ад.

В этой идее было заключено взросление человеческой веры. Детей пугают чудищами, чтобы научить их бояться опасности. И ад был своеобразным чудищем молодой земной религии. Религиозные учения прошлого никогда не рассчитывали на то, что человек самостоятельно откажется от искушений. Новейшая религия избавилась от этого, устранив само понятие греха. Вера стала личным делом современного человека, каким она, по сути, уже и была много-много лет. Но теперь это был официально случившийся факт. Верующие не боялись свободы и чувствовали единение друг с другом, просто задавая друг другу вопросы или заглядывая друг другу в глаза. И теперь, в тот момент, когда человек оказывался перед сложным выбором, он больше не боялся совершить грех. Теперь это больше не был выбор между добром и злом. Человеку приходилось духовно взрослеть, чтобы понимать, что именно он выбирает. Для веры возникло множество путей развития. От догматизма – к богатству духовного выбора, не замутненного призраками чудищ прошлого.

Манифест был очень важен еще и потому, что сумел вернуть людям вечную жизнь. Больше нельзя было сказать, что я не верю в Бога, так как не понимаю вот это и вот это. Зачем поститься или делать обрезание, или почему креститься следует именно так. Нельзя было усмотреть в действиях Бога что-то противоестественное. Например, то, что он позволил убить своего Сына. Бог стал для каждого именно таким, каким он был нужен душе. И хотя в манифесте не говорилось о вечной жизни, но именно это было в нем главным. Бог и вечная жизнь перестали противоречить науке и вписались в современную картину мира. Удивительно, как мало для этого нужно. Понятно, что вечная жизнь души противопоставлялась вечной жизни тела. Вера стала единственным достойным противовесом новейшему трансгуманизму.