Дмитрий Крафт - Апрель (СИ)

— А ты… вы сейчас, это, в парк идёте? — он догнал её так резко, что даже чуть опешил.

— А что ты хотел? — она зыркнула двумя зеленющими, и Рикки окончательно упал духом.

— Просто… не знаю, как сказать, но… вот вы в парк же идёте, да? А потом наверняка гулять, по всему центру, и, и, и-и-и, — он увидел, как её подружки прыснули со смеху, и поспешил выпалить, — пошли со мной на танцы!

— Ишь ты, какой резвый! А на соревнованиях, для начала, выступить не хочешь? И людей посмотреть, и себя показать. Верно, девоньки?

— Постой, какие соревнования?

— А такие! — она шмыгнула к подругам, показав Рикки язык. — Все нормальные ребята сначала рекорды ставят, а потом уже девочек на танцы зовут!

— И вообще, парням, которые высший класс, — подружка Наташи, светленькая курносая егоза, вздёрнула ладонь в салюте пилотов межпланетных кораблей, — им и звать-то никого не надо — их самих позовут!

Хихикая, они умчались быстрее, чем Рикки успел что-нибудь придумать. Делать было нечего, он пошёл в парк Авиаторов и встал напротив конкурсной площадки. Сегодня в программе были соревнования по балансу: эквилибристика, пневмо-акробатика и конкурс «Дзэн». Он долго смотрел то на площадку, то на выход из парка, но в итоге пошёл и записался в участники. Рикки надеялся, что не всё забыл из уроков старшего товарища Эку.

— Давай, Сапатос, покажи им всем! — хохотали подружки, а Наташа улыбалась, но ничего не говорила и пристально следила за ходом соревнований.

Рикки их с треском провалил, смеялись все. Зато он поймал Наташкин взгляд, брошенный ему перед уходом, как ящик гуманитарной помощи голодающей Исландии. Рикки решил, что не всё потеряно, и, перекусив на обеденный талон, отправился на танцы.

Как только на его голову опустился серебряный обруч танц-соединителя, он полностью отключился от внешнего мира, сливаясь с потоком сладкой физической энергии. Наставники на высокой сцене показывали движения для вхождения в транс, из обруча лилась музыка и сэмплы для подсознания, помогавшие правильно раскрыть энергетику и получить максимальную пользу от танца. А потом Рикки увидел, как Наташа танцует с долговязым курсантом. Смазливый красавчик всем хотел показать, что скоро поведёт очередное судно на Марс, и потому его значок на лацкане курткисверкал, как алмаз.

Толчок, грубость, Наташкин крик, толчок, снова грубость, удар, крик, пинок, удар, и наступил следующий день. Во всяком случае, так показалось Рикки.

— А вы знаете, товарищ Сапатос, я вас давно жду, — сказал мужчина в комбинезоне учёного, представившийся как «психолог Салават», — даже, можно сказать, подзадержались вы чуток.

— Я что, в исправительном центре? — пять минут назад Рикки вылез из барокамеры, и ни голова, ни рёбра у него больше не болели.

— Вы в госпитале, товарищ Сапатос. С чего вы взяли, что находитесь в исправительном центре?

— Ну, я вчера как бы того… начудил.

— Хех, вернее не скажешь, — улыбнулся Салават, — самое точное слово, начудил. Начудили вы порядком, будь неладна контрреволюция, даже милицейский робот за вами примчал.

— И что теперь, засунете меня в ГУЛАГ?!! — Рикки специально взвинтил эмоции, надеясь, что этим сведёт счёт в свою пользу.

— Ого, какой текст, какие слова, ГУЛАГ! — он присвистнул. — Много знаем, я погляжу. А ты, деточка, знаешь, почему первые коммунисты, или как их, большевики, создали ГУЛАГ? Не знаешь, я так и думал.

— Потому что коммунизм это бесчеловечный режим, в любые времена, — процедил Рикки.

— Потому что у руководителей Первосоюза не было достаточных средств и ресурсов для организации нормальной, гуманной системы перевоспитания, — Салават цокнул языком и победно прищёлкнул пальцами, — а у нас есть. Так что, извини, покопать золото на Колыме у тебя не получится.

— Всё равно, делайте со мной что хотите, — Рикки действительно вышел из себя, — но я никогда не приму тоталитаризм! Никогда, слышите?! Никогда!

— Я понял, — ответил Салават, ничуть не смущаясь эмоций собеседника, — однако, к вашему сведению, тоталитаризм вы путаете точно так же, как сделали это только что с ГУЛАГом. Хотите, объясню?

А Рикки жутко хотелось поговорить на эту тему — где ещё представится такая возможность! — но ущемлённые амбиции не давали сказать правду. И пока он метался туда-сюда, покраснев и растерявшись, психолог продолжил:

— Вижу, что хотите, не напрягайтесь. Тоталитаризм двадцатого века — это понятие негативное. Даже в левой интеллигенции получился раскол. Кое-кто считал, что Первосоюзне выдержал test of time [1], именно потому, что был выстроен на тоталитаризме. С переосмыслением понятий во время Всеобщей Унификации эти споры ушли в прошлое. В наше время тоталитаризм — это высшая точка коллективного управления, когда отмирает последняя шелуха толпо-элитарного общества, а именно государство, — психолог сделал паузу, принял быструю асану, размял затёкшие мышцы и продолжил, — как видите, до настоящего тоталитаризма нам пока далеко. Хотя, конечно, не так далеко, как нашим предкам.

Рикки молчал. Спорить с этим высоколобым было всё равно, что тягаться с курсантами в состязаниях по балансу. Плавали, хватит.

— Мы долго вас изучали, товарищ Сапатос, и пришли к общему мнению, что ваша социализация выйдет из тупика, если мы исполним ваше желание.

— А какое у меня желание?

— Хм, ну вообще-то, это я у вас должен спрашивать, — засмеялся Салават, — но, в целом, особой загадки тут нет. Мы знаем, что вас тяготят рамки социума, вы живёте только мечтой о будущем, где видите себя в крайне индивидуализированном свете. Как оторвавшаяся частичка.

— То есть свободным, — отрезал Рикки.

— Свобода — это осознанная необходимость. А вы стремитесь не к свободе, а к атомизации, к сепарации. Поэтому мы отправим вас в Штаты.

— Скажете тоже, — усмехнулся он, — в Штаты сейчас направляют только солдат и пропагандистов. А из меня что первый, что второй, это всё равно, как космонавтом стать.

— Зря вы себя так низко цените, товарищ Сапатос. Знаете, психологи, прежде чем получить квалификацию мастера, изучают много чего, помимо профильных знаний. Театр, шпионаж, литература, биоэнергетика и эзотерические учения — только малый комплект. Так вот, я, как мастер, точно могу сказать — вы не так просты, как кажитесь самому себе.

На это Рикки не нашёлся, что ответить, поэтому психолог закончил речь так:

— Вы полетите в Штаты в составе 16-го взвода оперативного развёртывания, на три недели. Будете там подсобным рабочим.

Три недели не заладились с первого дня. Под Детройтом, в каком-то из многочисленных пригородных районов, их накрыл артобстрел. Сидели бы в броневике, всё обошлось бы, но они передвигались пешком. Солдаты, закованные в скафандр из новейших бронесплавов, под активной защитой, не могли пострадать, хоть их раскидало в разные стороны взрывом. Рикки пришлось хуже. Его броня, лёгкая накидка, спасла от осколков, но не от взрывной волны.