Дмитрий Крафт - Апрель (СИ)

Улица встретила его резким порывом северного ветра, весьма холодного в это время года. Всё небо, вплоть до горизонта, затянула серая печаль. Никогда ещё Сапатосу так сильно не хотелось домой.

— Не принимай близко к сердцу, — подошедший Саймон похлопал его по плечу, снова закурил и выпустил густую струю дыма, — Бэнкс — болван, каких много в этих краях, но он спасал мою задницу чаще, чем ты помышлял сбежать из Союза. Он добрый малый, просто вести себя по-другому не умеет. Папаша-фермер не научил. Знал бы ты его папашу…

— Да ладно, — отмахнулся Рикки, — я уже успокоился. Просто не выдержал.

— Ты слишком хлипкий. В этом твоя проблема.

Такого он не ожидал услышать. Ему снова показалось, что над ним все смеются, специально провоцируют и подначивают. Играют в забавную игру, и только.

— Теперь ты решил меня доводить!

— Неа, — Саймон сплюнул, — нафиг надо. Мне просто есть, с чем сравнивать. Я ведь много общался с вашими, причём не только военными. Военные это ого-го, какие-то сверхчеловеки. Пара советских солдат выследила бы и выпилила всю нашу бандейку между завтраком и ланчем, даже без своих технических наворотов. Но я говорил также с инженерами, агентами влияния, всевозможными наставниками. Они все крепкие, все стальные, а сердца у них добрые. Тут неподалёку живёт местный мудрец, сам себе называет Сизый Старик, так вот он говорит, что все советские люди «просвещённые». Хрен знает, чтобы это значило, но раз говорит, значит, не зря. А тебя как будто в другом месте воспитывали. Ты не обижайся только. Виноват ведь не ты, а система ваша. Дала сбой, получается…

— Нет, Саймон, это я. Это я виноват.

Саймон хотел ещё что-то сказать, но застыл молча. Рик продолжал:

— А что? Надоело мне дурить себе башку. А я дурил! Дурил и винил в бедах общество. Наше общество, представляешь! У вас тут вся страна в руинах, едите консервы, живёте, как в каменном веке… Скажи мне, Саймон! — он вдруг схватил командира за ворот пальто. — Мне психолог Салават, перед отъездом, сказал, что во мне большой потенциал, только скрытый. А ты мне что скажешь? Есть во мне это?

Саймон аккуратно отодвинул его руки в сторону, запахнулся поглубже в пальто и молвил:

— Ты, Рик, хороший парень. И способный. Но одного понять не можешь, хоть и рождён, и воспитан в тоталитарном обществе. Один ты, будь в тебе хоть сплюсованный потенциал Старина, Чжоу и Льва Роя, один ты ничего не стоишь. Коллектив — вот это сила! Можешь мне поверить, я с ребятами тут пятый год воюю, уж знаю, о чём говорю. Они называют меня «монстр», уважают, почти боготворят… но до сих пор плохо представляют, что моя сила не здесь, — командир стукнул себя в грудь, а потом тыкнул в сторону дома, и Рик только сейчас увидел, что правая рука у него изуродована, — а там. Почему неокоммунисты взяли власть в Евразии, почему победили в войне с Чёрным Генералом? Потому что действовали все, как один, в мире лоскутного одеяла пост-модерна. Старин, Чжоу, Хайдгер сшили куски омертвевших стран в огромный монолит, как древний доктор Франкенштейн, и не перегрызлись после. Вот это я понимаю, коллектив, сила!

— Как мне победить себя, вот в чём вопрос, — сокрушённо вздохнул Сапатос, — для советского гражданина, во мне слишком много недостатков.

Командир замолчал. Где-то далеко гремели пушки.

— Твои недостатки — это твоя сила. Ты станешь сильным, когда поймёшь это.

Больше Саймон ничего не говорил, жестом указав Рику возвращаться в логово. Он ещё не знал, что это его последний разговор с командиром.

Внутри каждый занимался своим делом. Чаплин чистил оружие, старикан пил чай, Бэнкс расчехлил гитару и коряво дёргал струны, играя скорее на нервах, чем музыку.

— Бэнкс, дай сюда гитару, всё равно не умеешь, — сказал он, — а я вам сейчас покажу, кто таков был Виктор Цой. Вам должно понравиться.

На следующее утро, едва начало светать, Сапатоса разбудил Чаплин. В помещении ещё было темно, и Рик толком никого не разглядел. Чаплин мало говорил и был крайне сосредоточен. Позже Рик понял, почему: он вывел его к советской базе.

— Пойдёшь вот так, никуда не сворачивая, и выйдешь к своим, — Чаплин задержался возле его взгляда, — что, командир тебе вчера помог найти себя?

Рик кивнул, и первый раз увидел, как Чаплин улыбается.

— Береги это, храни в себе, — сказал он, — это самое ценное, что может быть в жизни. Ну, ступай. Передавай привет Советскому Союзу от американских коммунистов!

P.S.

Вскоре после того, как Рикардо Сапатос, в составе музыкального объединения «20-ый век» дал серию концертов от Владивостока до Гаваны, штат Мичиган официально получил статус восстанавливаемой территории. Местные коммунисты возглавили некоторые ключевые должности, но больше было приехавших добровольцев с Аляски, Аргентины и Мексиканской ССР. Рик дождался выходных и полетел в Детройт. Он был уверен, что найдёт командира Саймона в отделении городского Совета. Однако, когда там поняли, что от них хочет красивый смуглый гражданин СССР, то как-то потеряли в лице. Старый чернокожий комиссар по имени Стэнли, скрывший седые волосы под зелёной фуражкой, повёз его на старом гудящем «Форде» куда-то за город. Спустя полчаса они приехали на кладбище. Стэнли отвёл Рикак могиле, обнесённой чёрным камнем, со свежей лавочкой под раскидистым вязом. На могильном камне было выгравировано: «Покойся с миром, Саймон Ричардс, заря свободы, двигатель революции, учитель и наставник всех нас. Ты умер настоящим коммунистом».

Рик попросил комиссара подождать его, прошёл за ограду, сел на лавочку и запел старую песню Цоя про давно исчезнувший месяц апрель.