Эйлин О'Коннор - Вы признаны опасными [сборник litres]

Этот рассказ я написала для сборника «Бомбы и бумеранги». Не было ни жесткой темы, ни условий. Мне хотелось рассказать историю солдата, который бредет по неведомой земле и сражается с неизвестным противником, историю борьбы метрополии и колонии.

Когда стало ясно, что мы застряли в этих богом проклятых болотах, капитан раздал остатки продовольствия и произнес краткую речь. Я бы лучше запомнил, о чем она, если бы не пытался в это время отцепить от ляжки пиявку толщиной с чубук моей трубки. Но если судить по приободрившимся солдатам, капитану удалось вдохнуть в них боевой дух.

Шел двадцать четвертый день нашего похода. Там, впереди, за болотами, где густая вода и жидкая земля смешались в похлебку почище капустного броуза, похлебку, в которой мы бурлили вот уже две недели и господня кухарка помешивала наш отряд вместе с остальными ингредиентами этого адского варева, там, где болезненные рассветы были неотличимы от закатов, а ночи обрушивались внезапно и придавливали своей тяжестью так, что нечем было дышать, где деревья с ядовитыми корнями наконец расступались, а склизкая тропа выводила на твердую дорогу, нас ждал храм Одного.

Откуда я это знаю? Потому что под пытками не лжет никто, даже байдо-шини.

Тут надо пояснить, что они напали первыми.

После того, как мы разбили Сираджа-уд-Даула, казалось, нам не будет препятствий на этом континенте. К югу от реки Сатледж отныне правила Ост-Индская компания. Приказ отправляться на восток пришел тогда, когда отряд уже начал скучать, и сердца наши вспыхнули ликованием.

Богатство!

Слава!

В конце концов, мы жаждали принести пользу своей стране!

Отряд в восемьдесят пять человек выдвинулся из Чендеши и углубился в леса.

Я слышал шепотки, пророчившие, что в болотных землях белого человека ждет суровая кара. Местные косились на нас как на прокаженных – и молчали. В их взглядах, кроме страха, было что-то еще… Какое-то странное чувство, пропадавшее, если вы смотрели им прямо в глаза. В то утро, когда мы покидали город, с улиц исчезли даже нищие. Нас сопровождала гнетущая тишина, словно мы уходили из местности, пораженной чумой.

Лишь позже я осознал, что чумными считали нас: с того самого мига, как новость о нашем выдвижении на восток разнеслась по окрестностям.

В первом же поселении от нас сбежали сипаи. Прекрасно обученные воины, сражавшиеся с нами плечом к плечу, исчезли в одну ночь, словно небесная корова языком слизнула. Трусливые сукины дети.

А на следующую ночь местные напали на оставшихся.

Ночь была яркой от их факелов, как шкура тигра, и я видел все своими глазами. Этих безумцев было не больше дюжины. В руках они держали маленькие, с виду игрушечные копья, на острие которых поблескивала какая-то зеленая пакость с тошнотворным запахом. Представьте себе протухшую тину. Солдаты, которых они ранили… нет, не умирали. Они переходили на сторону байдо-шини.

Я не шучу, хотя многое отдал бы за то, чтобы все это оказалось дурной шуткой. Зеленая слизь проникала в их кровь, и глаза их становились как белый камень, обглоданный северным ветром. Они нападали на нас и убивали – ошеломленных, растерянных – одного за другим.

Спас нас капитан. Быстрее всех сообразив, что происходит, он заорал: «Прикончите их!» Такая ярость звучала в его голосе, что мы беспрекословно подчинились. Еще миг назад в моей голове бушевал пчелиный рой, а все потому, что мой боевой товарищ Захария Прайс стоял напротив меня с каменными мертвыми глазами и тянулся за ружьем. А потом я услышал рев капитана – и не раздумывая бросился на Прайса.

Смыкая пальцы на его шее, я был готов к тому, что почувствую холод и твердость скалы. Но его шея была шеей живого человека, и я задушил своего друга.

Когда рассвело, мы насчитали одиннадцать убитых байдо-шини. Семнадцать наших людей восхода так и не увидели.

– Счастье, что эти отродья не умеют стрелять из луков, – мрачно сказал капитан. – Тогда нам быстро пришел бы конец.

«Нет, не быстро, – подумал я. – Мы бы бродили с бесцветными глазами следом за байдо-шини и делали то же, что они, пока милосердная смерть не забрала бы нас одного за другим».

Один из нападавших остался в живых. Уверен, он горько пожалел об этом. Потому что капитан хотел знать, откуда воины взяли свой дьявольский зеленый состав, а когда капитан чего-то хотел, противостоять ему было очень трудно.

Что это за вещество, терпеливо спрашивал он.

Где вы его раздобыли?

Вы не могли сделать его сами.

Кто вам его дал?

И наконец несчастный исторг из себя ответ. В храме, простонал он, в храме розовых болот.

Будь я проклят, если в этих болотах есть хоть капля розового цвета. Моя невеста носила розовый капор, и этот оттенок лепестков шиповника, зацветающего ранним летом, я никогда не забуду. Но капитан кивнул так, будто слова умирающего байдо-шини что-то говорили ему.

– Покажи. Покажи на карте.

И байдо-шини показал.

Жрец явился вечером того же дня. На голову нацепил рог из слоновой кости, в уши повесил миниатюрные бивни. Маленький, безбровый, с длинным лягушачьим ртом и совершенно гладкий, точно слепленный из грязи.

– У вас есть огненные шары, – сказал он. – И ружья. И машины, которые ломают деревья. И железные пузыри, способные подниматься в небеса. У нас есть только мы и наши боги.

Я бы послушал, что он предложит, но надо знать капитана. Кто-то из нас презирал местных. Кто-то считал байдо-шини людьми второго сорта. Капитан не держал их за людей вовсе. Кажется, даже к визжащим на лианах обезьянам он относился с большим уважением. Обезьяны представляли собой животных в чистом виде, были ясны и, если можно так выразиться, определены. Место их было понятно: на лианах. А байдо-шини находились на промежуточной стадии, уйдя от обезьян, но не добравшись до хомо сапиенсов.

Капитан был человеком ясных позиций.

– Пошел вон, – брезгливо сказал он.

Жрец стоял неподвижно, как кукла. Как глиняный болванчик с желтым рогом, растущим из макушки.

– Есть храмы многих богов. Есть храм Одного. Один больше, чем много.

– О чем щебечет это существо, Милтон? – небрежно осведомился капитан.

– Об арифметике, сэр.

– Не уверен, что они имеют о ней хоть какое-то представление. Но даже этот безмозглый бурдюк должен понимать, что десять пинков под зад чувствительнее, чем один.

Жрец внимательно посмотрел себе под ноги. Икры у него были в черных разводах, и я ухмыльнулся, соотнеся длинный рог на макушке и грязь на его коже. На войне вы быстро приучаетесь видеть курьезное во всем, даже если это вспоротое брюхо какого-нибудь бедолаги. Смерть – презабавнейшая штука, когда перестаешь отворачиваться от нее.