Иэн Макьюэн - Машины как я [litres]

Спорить с любимым человеком – это изысканное самоистязание. Твое эго обращается против себя самого. Любовь выжигает его своей фрейдистской противоположностью. А если побеждает смерть, а любовь умирает, кого это волнует? Только тебя – ты в ярости и готов к безумствам. Пока не наступит истощение. Вы оба знаете или надеетесь, что в конце концов вы придете к примирению, хотя на это могут уйти дни и даже недели. И вы предчувствуете, какую огромную нежность и блаженство принесет с собой этот чудесный момент. Так почему же не сделать этого прямо сейчас, зачем так долго ждать, зачем растрачиваться на ярость? Но так никто не может. Вы катитесь под уклон, потеряв контроль над чувствами и над будущим. В итоге, когда вы окажетесь в самом низу, вам потребуются неимоверные усилия, чтобы загладить каждое недоброе слово. И вы получите прощение не раньше, чем совершите подвиг самоотречения.

Прошло немало времени с тех пор, как я последний раз предавался такой причуде, как настоящая ссора. Мы с Мирандой еще не дошли до перепалки, а только отражали взаимные претензии, прощупывая слабые стороны друг друга, и начать схватку должен был я. Несмотря на мою старательную невозмутимость и на то, что ее сарказм сменился дружеской заботой, я чувствовал себя на взводе. Мне ужасно хотелось на нее накричать. Меня распирала атавистическая маскулинность. Передо мной была моя неверная любовница, бесстыдно изменившая мне в соседней комнате, так что я все слышал. Я был уверен, что разделаюсь с ней в два счета. Единственное, что меня сдерживало, – не мои корни, общественные или географические, а современная логика. Возможно, Миранда права? Секс с Адамом нельзя считать изменой, он ведь не был мужчиной. Persona non grata. Он был ходячим вибратором, а я – самым новомодным рогоносцем. И, чтобы оправдать свой гнев, мне требовалось убедить себя, что у него имелись свободная воля, мотивация, личные чувства, самосознание – весь набор, включая коварство, подлость, двуличие. Машинное сознание – возможно ли такое? Давний вопрос. За ответом я обратился к протоколу Алана Тьюринга. Красота и простота этой модели никогда еще не вызывали у меня такого восторга. Сам Мастер пришел мне на помощь.

– Слушай, – сказал я, – если он выглядит, и говорит, и ведет себя как личность, стало быть, он и есть личность. С такими же мерками я подхожу и к тебе. И к кому угодно. Все так делают. Ты его трахнула. Я зол. И я поражаюсь твоему удивлению. Если ты действительно удивлена.

На слове «зол» я непроизвольно повысил голос. Я ощутил бодрящее раскрепощение. Ну вот, мы дозрели. Но Миранда попыталась прибегнуть к последнему оправданию:

– Мне было любопытно, – сказала она. – Я хотела узнать, на что это похоже.

Любопытство, запретный плод, проклятый Богом. А также Марком Аврелием и блаженным Августином.

– На свете должны быть сотни мужчин, вызывающих у тебя любопытство.

Вот оно. Я пересек черту. Миранда шумно отодвинула стул. Лицо покраснело. Пульс участился. Я добился того, к чему, по глупости своей, стремился.

– А ты вообще-то хотел Еву, – сказала она. – С чего бы это? Для чего тебе была нужна Ева? Давай начистоту, Чарли.

– Мне было непринципиально.

– Ты был разочарован. Лучше бы ты приказал Адаму трахнуть тебя. Я же видела, тебе хотелось. Ты просто слишком правильный.

У меня имелся приличный опыт словесных баталий с женщинами, чтобы усвоить, что отвечать на каждый выпад вовсе не обязательно. И даже лучше так не делать. Ведя атаку, игнорируй слона и ладью. Забудь логику и прямые ходы. Лучше положись на коня.

– Наверное, вчера ты поняла, – спросил я, – лежа под пластиковым роботом и содрогаясь в оргазме, что больше всего ты ненавидишь человеческий фактор?

– Ты только что сказал, что он – человек.

– Но для тебя он электронная елда. Зачем усложнять себе жизнь? Вот что тебя возбуждает.

– Ты, наверное, считаешь себя хорошим любовником?

Она тоже умела ходить конем. Я подождал.

– Ты нарцисс, – заявила она. – Ты считаешь достижением, если женщина с тобой кончила. Своим достижением.

– С тобой это достижение.

Что за чушь…

Она встала из-за стола.

– Я видела, как ты любуешься собой в зеркале ванной.

Простительная ошибка. Иногда я начинал день с внутреннего монолога. Как правило, короткого, на несколько секунд, после бритья. Я протирал лицо, смотрел себе в глаза и подсчитывал неудачи: недостаток денег, отсутствие жилья и серьезной работы, никакого прогресса с Мирандой, а теперь еще это. Кроме того, я ставил себе задачи на текущий день, совершенно тривиальные, даже называть неловко: вынести мусор, меньше пить, подстричься, сменить тактику на бирже. Никогда не думал, что за мной подглядывают. Наверное, дверь в ванную – ее или мою – была приоткрыта. Возможно, мои губы шевелились.

Но сейчас было не время обсуждать это с Мирандой. По другую сторону стола сидел коматозный Адам. И, взглянув на него с неприязнью, на его мускулистые предплечья и крючковатый нос, я вдруг вспомнил. И произнес, хотя и понимал, что это может стать большой ошибкой:

– Напомни, что тебе сказал судья в Солсбери.

Сработало. Лицо Миранды сползло, и она отошла в другой конец кухни, отвернувшись от меня. Прошло полминуты. Она стояла у плиты и смотрела в угол, вертя что-то в руке – штопор, пробку или фольгу от пробки? В тишине я смотрел на ее плечи и пытался понять, не плачет ли она, не зашел ли я слишком далеко по своему невежеству. Но, когда она все же повернулась ко мне, она была собранна, а лицо оставалось сухим.

– Как ты узнал?

Я кивнул на Адама.

Она переварила это и тихо пробормотала:

– Не понимаю.

– У него доступ ко всем базам данных.

– О боже.

– Наверное, он и меня проверил, – добавил я.

Эти слова разрешили конфликт без примирения или отчуждения. Теперь мы оба были против Адама. Но в первую очередь меня заботило не это. Я должен был суметь показать, что знаю почти все, чтобы вытянуть из нее хоть что-то еще.

– Можешь считать это любопытством Адама, – сказал я. – Или отнеси на счет какого-нибудь алгоритма.

– В чем разница?

Чисто по Тьюрингу. Но я ничего не сказал.

– Собирается ли он рассказать об этом людям? – сказала она. – Вот что важно.

– Он рассказал только мне.

У нее в руке была чайная ложка. Она постоянно вертела ее, крутила между пальцами, перекладывала в другую руку, опять крутила и перекладывала назад. Она делала это машинально, и мне было неприятно видеть ее такой. Насколько все было бы проще, если бы я ее не любил. Тогда бы я мог полностью отдаться решению ее проблемы, а не думать о том, как обернуть все в свою пользу. Мне нужно было узнать, что произошло в суде, чтобы потом понять Миранду, обнять, поддержать и простить – все что угодно. Личный интерес под видом заботы. Но я действительно заботился о ней.