Иэн Макьюэн - Машины как я [litres]

Во время одного из таких маршей на пьедестал колонны Нельсона водрузили чучело робота из мусорных ведер и консервных банок. Бен, главный оратор, стоявший на трибуне, указал на чучело и объявил гневный протест против роботизации. В век передовой механизации и искусственного интеллекта, сказал он толпе, мы не можем защитить свои рабочие места. Только не при современной экономике – динамической, изобретательской и глобализованной. Пожизненные рабочие места остались в прошлом. Толпа недовольно загудела и вяло зааплодировала. Но то, что было сказано дальше, сумели понять немногие. Производственная гибкость должна сочетаться с защищенностью – для всех. Мы должны защищать не рабочие места, а благосостояние рабочих. Инвестировать в инфраструктуру, обучение, высшее образование и всеобщую зарплату. В скором времени роботы принесут огромную экономическую прибыль. Их следует облагать налогом. Рабочие должны получать проценты с прибыли за счет машин, которые обесценивают или присваивают их работу. В толпе, занимавшей всю площадь, до самых ступеней Национальной галереи, повисла недоуменная тишина, нарушаемая редкими аплодисментами и улюлюканьем. Кое-кто считал, что ровно то же самое, за вычетом единой социальной выплаты, говорила премьер-министр. Неужели нового предводителя оппозиции завербовал Тайный совет или Белый дом, а может, сама королева за чашкой чая? Подавленная публика разошлась, охваченная смятением. Большинство собравшихся уяснили себе (и это попало в заголовки), что Тони Бенн плевать хотел на их рабочие места.

Просвещенный профсоюз работников транспорта и неквалифицированных рабочих не соблазнился процентами с прибыли от Адама. Который производил даже меньше, чем я. Я хотя бы платил налоги со своих мизерных доходов. Адам же слонялся по дому, устремив взгляд в пустоту и «размышляя».

– Чем ты тут занят?

– Я развиваю некоторые мысли. Но если я могу быть чем-то полезен…

– Что еще за мысли?

– Их трудно выразить словами.

Наконец, через два дня после происшествия с Марком я вызвал его на разговор.

– В общем, накануне ты переспал с Мирандой.

Мне захотелось озвучить это для его программных устройств. Он принял озадаченный вид. Но ничего не сказал. Я ведь не задал вопрос.

– Что ты теперь чувствуешь по этому поводу? – спросил я.

И увидел на его лице знакомый мимолетный паралич.

– Я чувствую, что подвел тебя.

– Ты хочешь сказать, ты предал меня. Причинил мне душевную боль.

– Да, я причинил тебе душевную боль.

Отзеркаливание. Машинная реакция подтверждения последнего предложения.

– Слушай внимательно, – сказал я. – Ты сейчас пообещаешь мне, что это больше никогда не повторится.

Едва я успел договорить, как он произнес:

– Я обещаю, это больше никогда не повторится.

– Проговори размеренно. Чтобы я все слышал.

– Я тебе обещаю, что я больше никогда не пересплю с Мирандой.

Я уже собрался оставить его в покое, когда он сказал:

– Но…

– Но что?

– Я не в силах подавить свои чувства. Ты должен позволить мне мои чувства.

Я подумал секунду.

– А ты действительно хоть что-то чувствуешь?

– Это не тот вопрос, на который я могу…

– Отвечай.

– Я чувствую все очень глубоко. Сильнее, чем могу выразить в словах.

– Это трудно доказать, – сказал я.

– В самом деле. Древняя задача.

На том мы и закончили.

После того, как забрали Марка, Миранда замкнулась в себе. Два или три дня она была не в духе. Она пробовала читать, но ей не удавалось как следует сосредоточиться. Хлебные законы лишились своего очарования. Она мало ела. Я варил овощной суп и относил ей наверх. Она ела как больная и после нескольких ложек отодвигала тарелку. За все это время она ни разу не упомянула об угрозе смерти. Она не простила Адаму то, что он выдал ее тайны, как и то, что оповестил социальную службу без ее ведома. Однажды под вечер Миранда попросила, чтобы я остался у нее. Какое-то время мы просто лежали в постели, обнявшись, а потом целовались. Когда мы занялись любовью, я почувствовал скованность. Я не мог не думать об Адаме, и мне даже казалось, что я чувствую легкий технический запах от постели. У нас не получалось доставить удовольствие друг другу, и в итоге мы, расстроившись, прекратили это дело.

В один из тех дней мы пошли гулять в парк. Она хотела, чтобы я показал ей детскую площадку, где встретил Марка. На обратном пути мы зашли в церковь Святой Троицы. У алтаря три женщины клали цветы. Мы молча сели на заднюю скамью. Мне стало как-то неловко, и я сказал шутливым тоном, что эта церковь имеет достаточно светский вид, чтобы мы могли здесь обвенчаться. Миранда оборвала меня: «Прошу. Не надо». И отвела свою руку от моей. Я обиделся и разозлился на себя. А она казалась возмущенной моими словами. По дороге к дому между нами висело напряжение, которое не исчезло и на следующий день.

Тем вечером я сидел у себя на кухне, утешаясь бутылкой «Минервуа». На улице свирепствовал циклон, шедший через всю страну с Атлантического океана. Порывы штормового ветра достигали ста двенадцати километров в час. Ливень лупил по окнам, и вода просачивалась сквозь прогнившую раму и стекала в ведро.

Я сказал Адаму:

– У нас с тобой есть незаконченное дело. В чем Миранда обвинила Горринджа?

– Я должен кое-что сказать, – сказал он.

– О’кей.

– Я нахожусь в трудном положении.

– Да?

– Я переспал с Мирандой потому, что она меня попросила. Я не знал, как отказать ей, чтобы она не обиделась, не подумала, что я ее отталкиваю. Хотя понимал, что ты будешь злиться.

– Ты получил хоть какое-то удовольствие?

– Конечно же, получил. Безмерное.

Мне не понравилась такая категоричность, но я не подал виду.

– Я выяснил про Питера Горринджа сам для себя. Она заставила меня поклясться, что я сохраню ее тайну. Затем ты потребовал от меня эти сведения, и мне пришлось рассказать тебе. Точнее, я только начал. Но она услышала и стала злиться. Теперь ты видишь трудность.

– До некоторой степени.

– Служить двум господам.

– Значит, ты не станешь рассказывать мне об этом обвинении?

– Я не могу. Я пообещал во второй раз.

– Когда?

– После того, как забрали мальчика.

Несколько секунд мы молчали, пока я переваривал услышанное.

– И еще кое-что, – сказал Адам.

Низкий свет от лампы, свисавшей над кухонным столом, сглаживал его угловатые черты. Он выглядел настоящим красавцем, принцем крови. На его высокой скуле шевельнулась мышца, а нижняя губа чуть заметно задрожала. Я ждал.

– Я ничего не мог с этим поделать, – сказал он.

И я уже понял, что сейчас услышу, еще до того, как он это сказал. Что за вздор!

– Я люблю ее.

Мой пульс не подскочил, но мое сердце словно куда-то съехало и осталось не в том положении.