Патрик Несс - Остальные здесь просто живут [litres]

Лицо Мэл искажает неприкрытая ярость – надеюсь, сейчас ее никто не снимает, – а нашей маме хоть бы хны.

– У нас обычная американская семья, Синтия, а это значит, что любые неурядицы мы стараемся встречать с достоинством. Я люблю своих детей больше жизни и участвую в выборах только с их безоговорочного согласия. Они всецело меня поддерживают.

Хм, неужели?..

– Хочу добавить, – продолжает мама, внезапно расчувствовавшись, – что я не допущу вмешательства прессы в личную жизнь моих детей. – Тут ее голос становится жестче – это уже голос политика, а политикам я не очень-то доверяю. – Иначе они узнают, на что способна разъяренная мать-волчица.

Мамин штаб встречает эти слова бурными и продолжительными овациями.

– Как ты, держишься? – спрашивает Мэл у папы, когда пресс-конференция подходит к концу.

– Хм-м? – растерянно мычит он.

Папа, конечно, тоже надел костюм и сегодня практически не пил (судя по запаху). Пока мама отвечает на вопросы дружественных журналистов, он потягивает кофе.

– Все нормально, – наконец выдавливает он, хлопая себя по карманам – просто так, не рассчитывая там что-то найти. – Очередная кампания, ничего не поделаешь. Как-нибудь переживем.

К нам подходит мама в деловом синем костюме и деловом жемчужном ожерелье на шее.

– Спасибо вам, – говорит она, причем так искренне, что всем становится неловко. – Вы такие молодцы!

– Да не за что, – отвечает Мэл с привычной недоверчивостью в голосе. – Мать-волчица, значит?

Мама натянуто улыбается.

– Я в самом деле не подпущу к тебе этих стервятников, Мелинда. Обещаю.

– А они тебя не спросят, мам, – говорит Мэл, – но все равно спасибо. Выборы местные, вряд ли они кого-то сильно заинтересуют…

Мама заметно напрягается.

– Ох, я не то хотела сказать!

– Знаю. К тому же в разгар событий вас уже здесь не будет.

Опа. Сама признала! Впервые. И тон у нее грустный.

– Как-нибудь переживем, – слышу я собственный голос. – Как-нибудь переживем.

На пресс-конференцию мы добирались на разных машинах: мама ехала из столицы вместе со своим штабом, предварительно наказав папе привести себя в порядок к вечеру. Он это может, если надавить как следует, а мама давить умеет. Понятия не имею, как выглядит их супружеская жизнь, даже думать об этом не хочу – и с годами думаю все меньше. Пусть живут как угодно, раз их обоих это устраивает.

Мэл отвозит домой папу и Мередит. Я еду с мамой.

– Больше всего меня радует, что до выборов осталось полгода: кампания будет недолгой, – говорит мама, вглядываясь в темноту. – Обычно к выборам на такую должность готовятся минимум год. – Она косится на меня. – Это было бы гораздо хуже.

– Но ты все равно бы не отказалась.

– Да… не отказалась бы. И вы с Мэл осудили бы мое решение, знаю.

– Мы тебя не осуждаем.

Тут она фыркает. Ничего себе!

– Еще как осуждаете. И я своих родителей осуждала. Молодежь так устроена.

Ее родители живут в Северной Дакоте. За семнадцать лет я видел их от силы раза четыре. Не удивлюсь, если она до сих пор их осуждает.

– Я ведь делаю это для вас, – говорит мама. – Вы думаете, что я честолюбива и хочу власти – не без этого, конечно, иначе я бы вообще не пошла в политику! – но дело не только в этом.

Даже не знаю, что ей сказать. Она никогда так не откровенничает. Никогда не признается, что ею движет что-то кроме патриотизма и желания служить своему народу.

– У тебя все нормально? – спрашиваю я.

– Видишь, твой вопрос меня даже не удивляет. Мы совсем забыли, как надо разговаривать друг с другом, правда? Отношения потихоньку меняются, эволюционируют, а в один прекрасный день ты поднимаешь голову и видишь, что все изменилось полностью и бесповоротно.

– Ты же не веришь в эволюцию.

Мама смеется. Ей-богу, смеется !

– С точки зрения политики – не верю, нет. – Она снова смотрит на меня. – Интересно, что ты обо мне думаешь? Только честно . Что я за человек, по-твоему?

Я молчу. Ох, только бы этот вопрос оказался риторическим…

– Кстати, у меня действительно все нормально. – Ага, значит, риторический. – Но впереди у меня очень важные события, сынок. Местная верхушка с ее мелкими тиранами и междоусобицами остается позади. Я стану высокопоставленным чиновником.

– И будешь вести опасные войны с большими страшными тиранами.

– Точно, – вздыхает мама. – После выборов в лейтенант-губернаторы я думала, что все кончено: так мне и сидеть в местной администрации до конца дней. Может, однажды в совет по делам школьного образования попаду или в какую-нибудь госкомиссию. И вдруг такое! Все ведь решилось в одночасье, буквальное в считаные дни. Меня ждет большое будущее.

– Если одержишь победу на выборах.

– Одержу.

Ну… да, она-то скорее всего одержит.

– Что положено делать человеку, когда его мечты начинают сбываться? – спрашивает она. – Об этом никто не рассказывает. Да, нужно следовать за своей мечтой, это понятно, но что делать, когда мечта исполняется?

– Получать удовольствие. Работать изо всех сил и по возможности не быть последней сволочью.

– Не выражайся! – Это мама только для порядка так говорит, на самом деле она не сердится. – Я ведь делаю это для вас, даже если вам порой кажется иначе. Мечты, конечно, мои , не отрицаю, но ведь я мечтала сделать мир лучше для вас .

– Только для нас – для меня, Мэл и Мередит?

– Для вашего поколения. Вам, ребятки, непросто живется, я знаю.

– Правда?

– Я хочу вам помочь.

– Правда?

– Перестань. Я тоже когда-то была подростком и прекрасно понимаю, каково вам.

– Правда? – на свой страх и риск спрашиваю я.

Мама хмурится. Бросает взгляд в зеркало заднего вида: не отстала ли Мэл?

– Я много чего видела… такого, во что и поверить-то трудно, – едва слышно произносит она.

Я сразу настораживаюсь.

– Что, например?

Она только качает головой.

– Мир опасен, Майк. Я бы хотела думать иначе, но факт остается фактом. Кругом одни опасности. Я очень волнуюсь за вас с Мэл. И мне безумно страшно за Мередит… Какое будущее ее ждет? Будет ли она в нем счастлива?

– Тебе надо отпустить ее на концерт «Сердец в огне».

– Знаю. Она это заслужила. И к тому же она будет так по вас скучать…

Лучше не принимать эти слова всерьез – они совершенно не в мамином духе. За окном, в ночи, мелькают силуэты деревьев. Я вглядываюсь в темноту (ищу голубые огни, что ли?), но ничего такого не вижу.

– Что ты видела? – еще раз спрашиваю я. – Когда была подростком?

– Ничего, – чересчур поспешно отвечает мама. – Ты подготовился к экзаменам?

– Ага. Что значит «ничего»?

– Майк, – предостерегающе говорит она, – все молодые люди допускают одну и ту же ошибку: думают, что только они видят изъяны и несовершенства мира.