Олдос Хаксли - О дивный новый мир. Слепец в Газе

Поезд с грохотом остановился, и через минуту все они появились на перроне — мистер Бивис в сером костюме, Полин рядом с ним, кажущаяся огромной в розовато-лиловом платье; лицо ее выглядело апоплексически красным под зонтиком такого же цвета. За ними стояла миссис Фокс с прямой королевской осанкой и высокая девушка в широкополой шляпе с обвисшими полями и пестром платье.

Мистер Бивис поздоровался в своей насмешливой псевдогероической манере, которая больше всего на свете раздражала Энтони.

— Шесть драгоценных душ, — процитировал Джон, похлопав сына по плечу, — или, скорее, четыре драгоценные души, но все готовы прорваться через огонь и воду. И какой пламенный прорыв! Какой пламенно-огненный прорыв! — исправил он себя с горящими глазами.

— Милый Энтони! — Голос миссис Фокс был особенно мелодичен от охвативших ее чувств. — Я не видела тебя целую вечность!

— Да, целую вечность. — Он смущенно засмеялся, пытаясь при этом вспомнить все шикарные отговорки, данные им в отказ от ее приглашений. Во что бы то ни стало он не должен противоречить сам себе. Когда это было — на Пасху или на Рождество, когда он не смог принять ее приглашение, потому что должен был якобы работать в Британском музее? Он почувствовал, как кто-то коснулся его плеча и, благодаря судьбу за повод прервать неприятный разговор, быстро отвернулся.

— Джоан, — сказал Брайан девушке в пестром, — это Энтони.

— Ужасно рад, — пробормотал он. — Много наслышан о вас от… — «Прекрасные волосы, — пронеслось в его голове, — и светло-карие глаза излучают яркий, желанный блеск. Но профиль слишком резок, и, хотя губы очерчены тонко, рот слишком велик. Чуть похожа на молочницу, заключил он. Да и одежда домашнего покроя». Сам он предпочитал что-либо более городское.

— Веди меня, Макдуф  [114] «Веди меня, Макдуф» — видоизмененная цитата из трагедии Шекспира «Макбет». ( Прим. перев. М. Ловина ) , — произнес мистер Бивис.

Они сошли с перрона и медленно двинулись к центру города по тенистой стороне улицы. Мистер Бивис разглагольствовал, словно (и это особенно раздражало Энтони) их сегодняшняя встреча была первой за последние двадцать лет, и при этом, то ли в шутку, то ли всерьез, постоянно вставлял в свою речь жаргонные словечки времен его оксфордского студенчества. Миссис Фокс улыбалась там, где это было нужно, и задавала уместные вопросы. Полин время от времени жаловалась на жару. Ее лицо лоснилось от пота, и, идя рядом с ней в унылом молчании, Энтони брезгливо ощущал смрадный запах ее тела. Сзади доносились обрывки разговора между Брайаном и Джоан.

— …Огромный ястреб, — говорила она. Речь ее была быстрой и взволнованной. — Наверное, это был самец.

— А б-были у него п-полосы на х-хвосте?

— Ну да. Темные полосы на светло-сером фоне.

— Т-тогда это б-была с-самка. У с-самок на х-хвосте п-полосы.

Энтони саркастически усмехнулся про себя.

Они проходили мимо Ашмолейского музея, когда какая-то женщина, медленно и скорбно спускавшаяся по ступеням, вдруг энергично замахала рукой, выкрикнула сначала имя мистера Бивиса, потом имя миссис Фокс и бегом бросилась вниз по лестнице.

— Это же Мери Чамперноун, — сказала миссис Фокс. — То есть, должна сказать, Мери Эмберли. — «А может, и не должна, — подумала миссис Фокс, — ведь Эмберли разведен».

Имя и знакомое лицо вызвали в памяти мистера Бивиса всего лишь приятное ощущение радости узнавания. Приподняв шляпу, словно сознательно пародируя старосветского щеголя, он объявил вновь прибывшей:

— Здравствуйте. Здравствуйте, дорогая леди.

Мери Эмберли взяла миссис Фокс за руку.

— Какая приятная неожиданность! — воскликнула она, едва переводя дыхание. Миссис Фокс была немало удивлена такой сердечностью. Мать Мери была ее подругой, но сама Мери всегда держалась отчужденно. Когда же она вышла замуж, то попала в круг людей, незнакомых миссис Фокс и, кроме того, вызывавших у нее неприязнь. — Какая счастливая неожиданность! — повторила миссис Эмберли, повернувшись к мистеру Бивису.

— Да, такое везение случается не часто, — учтиво сказал он. — Вы знаете мою жену, не так ли? А юного крепыша? — Его глаза блеснули, а утолки губ, скрываемые усами, иронически дернулись. Он положил руку на плечо Энтони. — Молодой и подающий надежды.

Она улыбнулась Энтони. «Странная улыбка», — подумал он. Змеиная кривизна закрытого рта, который, казалось, скрывает в себе какую-то тайну.

— Сколько лет я тебя не видела! — произнесла она наконец. — Со времени… — Со времени похорон первой миссис Бивис, если уж на то пошло. Но так вряд ли можно было говорить. — За это время ты изрядно вырос! — И она подняла руку в перчатке до уровня его глаз, отмерив большим и указательным пальцами расстояние приблизительно в дюйм.

Энтони от неожиданности нервно усмехнулся, испугавшись, несмотря на восхищение, ее красоты, свободы и раскованности.

Миссис Эмберли пожала руки Джоан и Брайану, затем, вновь повернувшись к миссис Фокс, произнесла, словно оправдываясь за чрезмерную любезность:

— Я чувствовала себя, как Робинзон Крузо, — выброшенной на необитаемый остров. — Она с особым усилием налегла на последнее слово, будто выточив его, что прозвучало смешно. — В совершенном одиночестве и полная владычица того, что у меня есть. — И пока они медленно переходили через улицу Святого Гилеуса, она принялась рассказывать длинную историю о пребывании на Котсволдских холмах , о договоренности встретиться с друзьями восемнадцатого в Оксфорде по дороге домой, о ее путешествии из Чиппинг-Кемпдена, о ее пунктуальном прибытии к месту встречи, об ожидании, растущем нетерпении, гневе и наконец о том, как она обнаружила, что приехала на день раньше.

— На календаре было семнадцатое, но с меня станется и не такое.

Все расхохотались оттого, что рассказ был полон неожиданных версий случившегося и необычайных происшествий, реально имевших место. События излагались с интонацией, варьировавшейся с невероятной гибкостью, она знала, где тараторить не переводя дыхание, а где растягивать гласные, где притихнуть до пределов слышимости, а где наполнить повествование полунамеками.

Даже миссис Фокс, которая не испытывала особенного удовольствия оттого, кто ее развлекал (причиной тому был развод Мери), оказалась неспособной сопротивляться обаянию миссис Эмберли.

Их смех пьянил Мери Эмберли, как молодое бургундское. Он ударил ей в голову и разлил чувство тонкого блаженства по всему телу. Конечно же, они были зануды, они были филистеры. Но успех у зануд и филистеров все равно оставался успехом, который наполнял ее восторгом. Глаза ее горели, щеки пылали.

— С меня станется и не такое, — завывала она, лишь только смех утихал, но напускное отчаяние и самобичевание выглядели карикатурно. Она и в самом деле гордилась своей рассеянностью, считая ее частью своего женского очарования. — Ну все равно я… — закончила она, — я потерпела кораблекрушение. Одна-одинешенька на необитаемом острове.