Хейли Баркер - Шоу непокорных

Волки щурят желтые глаза. Шерсть на их загривках стоит дыбом. Их пасти оскалены, видны огромные острые клыки. А из их коллективной глотки доносится угрожающее рычание.

Они присели, готовые к прыжку, готовые наброситься на нас в любую секунду.

Я вспоминаю еще кое-что из прочитанного в Интернете.

— Машите руками, — говорю я остальным. — Прыгайте на месте. Пусть им кажется, что мы выше и больше, чем есть на самом деле. Займите как можно больше пространства и производите как можно больше шума.

Я поднимаю руки и громко хлопаю в ладоши, как будто собираюсь запеть какую-то песню. Затем начинаю издавать странные гортанные животные звуки — совсем как горилла. Я чувствую себя полным идиотом, но все равно продолжаю это делать.

Волчья стая смотрит на меня. Я был прав: теперь они действительно выглядят не столь агрессивно и как будто раздумали бросаться на нас. У них озадаченный вид; они как будто пребывают в растерянности.

Эммануил подхватывает мою воинственную пляску. При этом вид у него не дурацкий, как у меня, а по-настоящему свирепый, хотя он производит те же звуки и, как и я, громко хлопает в ладоши. Через пару секунд к нам присоединяются остальные.

Мы рычим, воем, вопим, подпрыгиваем. Мы стучим кулаками, топаем ногами. Я больше не чувствую себя идиотом. Я чувствую себя сильным.

Так продолжается несколько минут. Наша стая. Лицом к лицу с волчьей.

Мы вместе, мы сильны.

Внезапно, как будто сработал некий их коллективный разум, как будто они внезапно пришли к согласию, волки одновременно оставляют свою агрессивную позу и расходятся, лениво обнюхивая воздух вокруг себя. Некоторые из них усаживаются на задние лапы и начинают себя вылизывать, другие просто бродят туда-сюда.

Такое впечатление, будто они нарочно пытаются сохранять внешнее спокойствие, не желая признавать свое поражение. Мы тоже постепенно стихаем, перестаем кричать, стучать кулаками, топать, хлопать в ладоши. Мы и волки смотрим друг на друга.

Самый большой волк отходит от стаи и, пригнув голову, приближается к нам — ко мне, Эммануилу и Лии, стоящим в первом ряду. Я стою затаив дыхание. Волк равнодушно обнюхивает нас, отходит в другой конец коридора и смотрит на люк в ожидании пищи.

Лицо Эммануила расплывается в довольной улыбке. Он с видом победителя хлопает своей широкой ладонью об мою ладонь. После чего мы все радостно кричим, смеемся, обнимаем друг друга, поздравляем с победой.

Я оглядываюсь. Шон сидит. Рядом с ним — Лия и Рави, они радостно обнимают его за плечи. Заметив мой взгляд, он кивает. Я улыбаюсь и киваю в ответ.

Мы молодцы. Мы бросили вызов волкам и одержали победу. Вместе мы непобедимы. Вместе мы способны свернуть горы.

Когда я возвращаюсь в лачугу и сообщаю Рози и Джеку о том, что произошло, уже далеко за полночь.

Мы почти не разговариваем — да и о чем тут говорить. Джек провожает Рози домой, а когда возвращается, мы молча расстилаем на грязном земляном полу одеяла и, лежа в темноте, ждем наступления утра.

Мне больно думать о Грете. Я стараюсь выбросить из головы все мысли о ней, и всякий раз, когда какая-то из них поднимает голову, я гоню ее прочь.

Вместо этого я думаю о Бене. Не о том, где он сейчас, а о том, какой он красивый, нежный и добрый и как я рада, что мы провели вместе столько месяцев.

Все говорят, что о людях нельзя судить по первому впечатлению, но мне это утверждение кажется неправильным. По крайней мере, мой опыт говорит обратное. Я уже в самые первые мгновения могу точно сказать, что за человек передо мной. И дело даже не в цвете кожи и не в одежде. Для меня куда важнее свет в их глазах, то, как они улыбаются, то, как держатся.

По-моему, я еще ни разу не ошиблась в своем суждении.

Стоило мне увидеть Вивьен Бейнс, как я тотчас поняла, что она за особа. Мне было достаточно ее ледяных глаз, ее высокомерно выгнутых бровей, ее надменной позы. У Сильвио всегда были садистская улыбочка и жестокий блеск в глазах. Сразу было понятно, что перед вами помешанный на власти, опасный безумец.

Но я уверена, что это срабатывает не только с негодяями. Я полюбила Амину с первого же дня, как только попала в цирк. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, какая она спокойная и мудрая. Наверное, этого не заметил бы только слепой. Но даже слепец, проведя в ее обществе минут пять, по разговору с ней понял бы, какой прекрасный она человек.

А еще я всем сердцем полюбила Грету — с того самого момента, когда Сильвио бросил ее к моим ногам и приказал дрессировать. Ее красота и благородство начинаются на поверхности, но уходят вглубь, прямиком в ее душу.

Эммануил, Иезекиль, Джек — с ними было точно так же, а теперь это повторилось и с Рози. Я знаю ее всего пару дней, но по какой-то неведомой причине всецело ей доверяю. Даже ее сын, Феликс — хотя он и груб, хотя зол на весь мир, но под всей этой защитной коркой скрывается добрая душа. Доброе сердце. Это чувствуешь, стоит поговорить с ним.

Наверное, некоторые думают, что с моей стороны было глупо и наивно так быстро влюбиться в Бена, когда все это началось. По их словам, я недостаточно долго была с ним знакома, вообще его не знала.

Но если они так думают, то ошибаются. Я отлично знала его. Я знала его с того самого момента, как заглянула ему в глаза — в тот самый первый раз, на арене. Я поняла, что какая-то часть его ранима и страдает так же, как и я. Знала, что нам с ним суждено быть вместе. Нет, поначалу я притворялась, будто он ничего для меня не значит, но чувства, в конце концов, взяли верх. Оказались сильнее меня. Не знаю почему, но мы с ним понимаем друг друга с полуслова.

Бен хороший, добрый, мягкий, ранимый, красивый, и вот теперь он там, в этом жутком месте. Ради меня он наверняка постарается оставаться сильным и храбрым. Но все равно ему будет страшно и одиноко. Грете тоже будет страшно, где бы она сейчас ни была.

Как жаль, что я сейчас не с ними. Мне так хочется крепко обнять их, прижать к себе, успокоить и утешить.

Мы как будто заключили с волками молчаливый договор о разделе территории. Время от времени один из них подходит ближе, обнюхивает нас и отходит. Мы на всякий случай держим детей в центре нашей группы — вдруг кто-то из волков все же осмелится напасть и кого-то схватить. Но, похоже, наши опасения напрасны.

Шон сидит, привалившись к стене. Он все еще слаб, но, что главное, жив. Я подхожу и предлагаю ему пищу, которой со мной поделились Эммануил и другие артисты.

Он берет хлеб и жадно его ест, потом поднимает на меня глаза.

— Спасибо, — говорит он. — Честное слово, я этого не заслужил, если учесть, как я относился к тебе.

Я опускаюсь на пол рядом с ним.

— На твоем месте, думаю, я поступил бы точно так же, особенно после слов Сабатини. Теперь ты знаешь, что он солгал. Я никогда не просил позволить мне кем-то командовать.