Иван Беденко - Код человеческий [litres]

– Красивая машина!

Такой приговор снял последнее напряжение внутри, утвердилось ощущение, что «Борзой» попал в нужные руки.

Иваныч собрал рисунки в папку, прочел пояснительную записку и обернулся к Игорю:

– Знаешь, над этим придется попотеть. Ну-ка, опиши мне свой мотоцикл свободно. Какая мощность у него, что за тип двигателя и так далее?

Игорь подробно описал конструкцию, как он ее видел, Иваныч не перебивал и не задавал уточняющих вопросов, только помечал что-то в блокноте. Это заняло определенное время, затем мастер открыл ЭВУ и застучал по клавишам, вглядываясь в экран.

– Ну что ж, есть контакт! – обрадовался чему-то он. – На сегодня достаточно. Скоро я тебе позвоню и приглашу на согласование общей компоновки, хорошо? Кстати, ДОТ выдал мне информацию по твоему проекту – просил отнестись к нему с повышенным вниманием. Не знаешь почему?

Игорь пожал плечами, не хотелось объяснять все в деталях:

– Наверное, считает, что проект поможет отвлечься от ненужных размышлений, я ведь на перепрофилировании, а это непросто в психологическом плане.

– В лечебных целях, стало быть?

– Пожалуй, в лечебных.

– Тогда ясно, почему мотоцикл, – улыбнулся Иваныч.

Спускаясь по лестнице к выходу, Игорь размышлял над его словами. Удивляло, как в одном и том же проекте Герман и Иваныч увидели совершенно разное. Первый расценил все как блажь гражданина, страдающего от безделья, и решил выхолостить идею, даже не разобравшись в сути. Герман, как все молодые, куда-то спешил, «бил по площадям», не желая заморачиваться мелочами, а уж мотоцикл наверняка таковой являлся. Что это? Ни два ни полтора, как говорится, – народному хозяйству не нужен, новых идей никаких (там еще и двигатель внутреннего сгорания – архаика!), а если приспичило некоему Игорю Кремову, одному на миллион, соригинальничать, то милости просим – компромисс в виде яхтенного клуба или парапланеризма, эти занятия массовые, матчасть освоена. Да, немножко себя поломаем, но надо же иметь совесть и не загружать мастеров глупостями. А Иваныч? Он увидел то, о чем Игорь даже не сказал. В Улей бы его, преподавать.

На улице шел дождь, с полей через комбинатовскую стену захлестывал ветер. Тополя, уходящие вереницей вдоль цеховых стен в перспективу, качали костлявыми узкими кронами. Каждый новый порыв отщипывал пучки желтых листьев, мельтешащих в полете проблесковыми маячками. Скоро деревья разденутся донага, совсем скоро. Вот вдали показалась точка: это мчал по золотому ковру за пассажиром «мыльный пузырь». Дождь придавал контраста всему – цвета на мокрых поверхностях сделались сочными, глубокими: асфальт иссиня-черный, опавшие листья золотые, электрокар почти пурпурный. Контраст дождь выбивал и в запахах: ну когда еще можно подышать корой тополя и сырой кирпичной стеной?

«Да, в следующий раз возьму с собой Аю, – подумал Игорь, забираясь в электрокар. – Только Иваныча нужно предупредить».

Уже на выходе из комбината мысли вернулись к Герману. А ведь он по-своему прав! Молодому мастеру необходимо реализоваться, поучаствовать в создании чего-то полезного, стоящего. Это потом, перед пенсией, с чувством выполненного долга можно будет не спеша эстетствовать над изощренными фантазиями чудаков, поглядывая на красный уголок в мастерской, украшенный грамотами и медалями. Правда, у Иваныча в уголке ничего такого нет, только Ленин да старенький затертый хронометр – награда еще его отцу за ударный труд при строительстве Солнечного водохранилища. Но все же.

Вести от гидростроевцев приходили редко. Вернее, редко публиковали интересные сообщения от них, научные же данные принимались регулярно, а широким массам их не озвучивали за ненадобностью – различные НИИ рутинно формировали свои информационные массивы, малопонятные обывателю. Главное – к упавшему метеориту подобраться никак не получалось, он будто специально залег в труднодоступной расщелине на отроге горы. Оставалось ждать улучшения погодных условий, что расстраивало, ведь вся спешка оказалась напрасной: сезон метелей и низких температур можно было переждать и в Солнечном. Экспедиция не испытывала бытовых трудностей, но особенно радовало Игоря отсутствие в ней межличностных конфликтов, значит, Катя справлялась со своими обязанностями хорошо.

Казимиров уклонялся от бесед, да и от встреч тоже, поэтому никакой информации из первоисточника получить не удавалось. Это периодически покалывало обидой душу. Расстраивало и молчание Кати, будто списали они с профессором Игоря со всех счетов и вычеркнули из своих жизней. «Так надо», – убеждал сам себя Кремов по дороге на лекции или домой.

Марина компенсировала все. У нее получалось заполнять собой мир мужа, вытеснять из него переживания и сомнения.

Когда дети оставались у родителей с ночевкой, супруги погружались в параллельную реальность, где не существовало ничего, кроме их чувств. Именно проведенные вместе ночи заряжали энергией жизни обоих, хотя, конечно, ему энергия нужна была больше. «Сейчас есть только я!» – улыбаясь, произносила Марина, а затем запускала пальцы в волосы мужа и поцелуем лишала его последних остатков разума. Кремов превращался в сгусток полыхающих нейронов и, в свою очередь, разжигал встречное пламя еще больше. Через ее страсть и любовь он отчетливо воспринимал действительность, в остальном жизнь казалась набором умственных и волевых задач, решаемых в стерильных условиях. Как-то, глядя на спящую жену, Игорь подумал об этом и почти испугался – полоснула мысль о большей реальности прожитого на Ложе. Запах волос Марины, вкус ее слегка потрескавшихся от ветра губ, маленькие складки в уголках рта, сонное сопение, не идеально ровное из-за осеннего насморка, легко остудили разум, но в то же время стало ясно, насколько важна эта женщина: где она, там реальность.

Отношения Игоря с тестем неожиданно испортились. Причем и Марина переносила отца все хуже: видимо, не смогла простить ему эксперимент, хоть не признавалась в открытую.

Семенов настырно упрашивал Игоря повторить погружение. Яйцеголовые якобы что-то высчитали, и оказалось, что Ложе совсем не безнадежно, а прошлая неудача – лишь случайность. В качестве аргумента последнего шанса Семенов приводил возможное исцеление нервной системы Игоря. Это заставляло задуматься. Недавно Кремов перенес обморок: приступ случился, ко гда мыльный пузырь под жужжание электромоторчика нес его к Иванычу по безлюдным аллеям комбината. Перед глазами в последний момент оказалась панель со смеющейся девочкой из зеленых кристаллов и надписью «Москва 2000», и вдруг – пелена. Игорь очнулся, когда электрокар уже открывал дверцу рядом с цехом – наверняка дуновение свежего воздуха помогло прийти в себя. Он никому ничего не сказал, затолкав испуг поглубже в подсознание, но почувствовал, что рано или поздно подобное обязательно повторится, и тогда… А что тогда? Какой-нибудь мех молниеносно среагирует на падение человека, затем госпиталь, уведомление близких и неизбежное списание! Напрасными окажутся нынешняя учеба, мотоцикл, и самое главное – чем он сделается для Марины и детей? А Казимиров предупреждал. Вот что подразумевается под изношенностью нервной системы. Проклятое схлопывание! По всем признакам это оно, пока еще робко, позвонило в дверь.