Иван Беденко - Код человеческий [litres]

Часа через полтора у стены собралась толпа, люди молча изучали угрюмое сооружение. Чуть поодаль от основной массы расположились дримовская бригада и сам Виктор. Эти приглушенно переговаривались друг с другом, поглядывая то на стену, то на толпу. Леху Игорь не увидел. «Игра стартовала», – отметил он про себя.

Валентиныч прибыл одним из последних в сопровождении нескольких воспитанников. Им Кремов рассказал о Дарье. Валентиныч прицокнул языком – то ли от досады, то ли удовлетворенно.

Игорь направился к группке местных в однотипных джинсовках.

– Что думаете об этом? – поинтересовался он, кивнув на стену.

Никто не мог ничего предположить. Игоря узнали, многие помнили инцидент с «Борзым». Мало-помалу присутствующие окружили Кремова кольцом.

– Вы только вчера оттуда, сами что скажете? – спросил высокий худощавый парень. – Может, в Солнечном что-то слышали накануне?

Игорь отметил спросившего. Во-первых, тот обратился на «вы», во-вторых, задал логичный вопрос, в-третьих, внятно его сформулировал. Сразу же отыскались ребята, загалдевшие на худощавого: мол, замучил интеллигентностью, здесь все равны и все на «ты». Он не смутился, просто ждал ответа. На это тоже нельзя было не обратить внимание.

– Отгородились от проблем, наверное, – пожал плечами Игорь. – В городе все было спокойно вчера.

Какая-то девушка внезапно заплакала, закрыв лицо руками. Нерв почувствовал ее острую досаду, она явно не хотела здесь оставаться. Прочие держали себя в руках, но многие – стиснув зубы, с серыми лицами. Наверняка нечто похожее происходило с Геком Финном и Джо Гарпером на острове Джексона, куда их сманило желание сделаться пиратами под началом непоседливого заводилы Тома. Сэмюэл Клеменс ведь тоже пусть в шуточной форме, но описал ротацию – сорванцов, охваченных непреодолимым желанием вернуться к родителям даже ценой признания в собственной слабости.

– Ну чего растеклись?! – донесся голос Дрима. – Как будто страшное стряслось! Ничего не понятно пока. Угрозы не видно, запасы у нас есть. А с этим разберемся! Предлагаю вечером собраться в клубе, обмозгуем ситуацию коллективно.

Виктор вещал уверенно, настоящий комсомольский вожак. Это непроизвольно вызывало уважение. Народ идею с клубом одобрил, тяжелое молчание сменилось невеселым базарным гвалтом. «Альтернативщики» разбились на дружеские компании и разбрелись вдоль стены. Некоторые вереницей потянулись к Скале по единственной дороге.

Игорь остался один. К нему подошел Дрим. Сам, без свиты. Он оценивающе и с любопытством разглядывал некоторое время Кремова, прежде чем заговорил:

– Ну, что скажешь? Теперь ты никого отсюда не умыкнешь. Сам в мышеловке, похоже? Придется показать, чего стоишь в реальной жизни, ДОТа здесь нет, задницу никто не подотрет!

Игорь молчал, глядя Виктору в глаза. Пусть хлебнет чужой твердости немного, побесится, это полезно. Дрим, однако, сдерживал эмоции лучше, нежели вчера, с его лица не сходила насмешливая полуухмылка:

– Я в курсе, зачем ты притащился. Признаюсь, удивлен. Но помочь не могу: доверия к тебе никакого, доверие здесь только своим. Если крикнешь сейчас «ДОТ дерьмо, Скала навсегда», я еще подумаю. Ну? Крикнешь?

– Что-то горло болит, да и не в голосе я сегодня, – ледяным тоном отвесил Игорь. – А за заботу спасибо, это ты очень по-человечески, по-доброму.

– Человеком тебе еще нужно стать, потом отношения соответствующего проси. Я с планктоном солнечным по-человечески обходиться не собираюсь, – обнажив наконец злобу, прошипел Виктор. – Ты еще за Лову ответишь, а пока существуй и дрожи!

На прощанье он бросил полный презрения взгляд и демонстративно неторопливо, по-хозяйски, направился к поджидавшим неподалеку друзьям.

Скала придвинулась к Игорю вплотную, они сцепились в вынужденных объятиях. Отныне следовало приспосабливаться друг к другу. С ней все ясно, она требовательна, опасна и угрюма, но в то же время по-звериному очаровательна. Такая способна преподнести сюрпризы, с ней нужно работать. А он?

Казалось бы, идеальный партнер. Специалист по людским душам, опытный путешественник. Такой знает толк в выживании, умеет предсказывать развитие конфликтов, мотивировать команду на достижение цели, выстраивать оптимальную конфигурацию внутригрупповых отношений. Он – Нерв. Но резервов для борьбы явно недоставало, и казалось, что в схватке с этой катастрофой, свалившейся по прихоти ДОТа, он не сдюжит. Стоило ли начинать игру, если завтра истечет время? Кому нужна его борьба и нужна ли она ему самому?

Игорь очень любил Солнечный. Он по-прежнему безоговорочно верил в идеи марксизма-ленинизма, в рационализм и прогрессивность ДОТа, в правильность выбранного партией пути. Благодаря доминированию коллективного начала над частным советский гражданин ощущал себя каплей в могучем потоке, а глобальное ДОТ-целеполагание отвечало за единый вектор движения всех капель. Энергия каждого усиливалась в миллионы раз! Это опьяняло и открывало безграничные перспективы. Любой труженик, будь он хоть механизатором, хоть учителем, хоть пекарем мог с полным правом гордиться космическими достижениями Солнечного и применительно к себе говорить: «Мы летаем на орбиту!»

Для Игоря алгоритм работы ДОТа, приоритеты социальной политики Солнечного являлись единственно правильными, безупречными.

На Скале по-другому, здесь конкуренция и пресловутое «личное дело», оправдывающее безразличие к ближнему. Здесь идеальные условия порождают необъяснимую агрессию одних и апатичность других. Скала демонстрирует, к чему приведет эгоизм, если объявить его высшей ценностью. Местные считают это естественной свободой. Маленький такой недо-Мегаполис.

Казимиров однажды подробно остановился на эксперименте американского профессора Кэлхуна, создавшего мышам идеальные условия для жизни и размножения. В огромную бочку, оснащенную всеми мыслимыми мышиными удобствами, кормом и научной аппаратурой поместили четыре пары хвостатых. Смекнув, как им повезло, мыши принялись усиленно размножаться. Их поголовье удваивалось каждые пятьдесят дней. В определенный момент темпы роста популяции резко снизились, в среде мышей возникли изгои, которым не доставалось самок и престижных нор, а старики вследствие прекрасного питания слишком задерживались на этом свете, препятствуя работе социальных лифтов.

Мыши разделились на агрессоров и «пофигистов», избегавших трудностей и борьбы. У всех появилось «личное дело»: рождение потомства для самок утратило смысл, самцы озаботились внешностью и отдыхом. Мышата гибли от укусов собственных матерей, развились каннибализм и однополые сношения. Грызуны в конце концов вообще потеряли мотивацию заниматься чем-то кроме еды и сна. Последние мыши оказались законченными эгоистами и издохли в раю от старости, даже не попытавшись произвести потомство.