Каролина Бринкманн - Идеальные [litres]

– Болт! Болт! Болт! – их крики отражались от стен. – Болт! Болт! Болт! – С каждым криком присутствующие топали по полу, поднимая вверх кулаки. Это звучало как военный клич. Главный из Шипов склонился над перилами и тоже поднял вверх свой кулак. Рейна не видела его лица, но была уверена, что он улыбался.

– Я приветствую вас, дикие, свободные, настоящие и справедливые!

Присутствующие кричали и хлопали в ладоши, пока какой-то жест Болта не заставил их замолчать. Это было невероятно, как он одним движением руки мог заставить их утихнуть, будто у него был пульт дистанционного управления, чтобы регулировать громкость публики.

– Мы занозы в задницах Благословенных! Они слишком долго отдыхают в Авентине на своих шелковых подушках, пока мы здесь работаем на них. Мы – пепел, который покрывает золотой город лжи и затягивает мир серыми облаками. Мы кулак, который поднимается вверх для борьбы с несправедливостью и для того, чтобы защитить слабых. Мы… – он сделал паузу, позволяя присутствующим закончить фразу:

– Дикие! Свободные! Настоящие! Справедливые!

Болт довольно кивал.

– Благословенные принесли в этот мир несправедливость. Они решают, в какую категорию нас определить. Они придумали деление на классы, объявили себя вершиной эволюции. Разве это справедливо?

Громкое «нет» прокатилось эхом по залу.

– Разве не все мы состоим из плоти и крови? Разве не все мы умеем думать и испытываем чувства? Все равно, Единицы ли, Двойки или Тройки. Мы все – люди. Мы все равны. Каждый из нас важен, каждый из нас имеет значение. Мы все равны!

– Да! – громко согласились с ним присутствующие.

«Нет, – горько подумала Рейна. – Ты пытаешься вознестись над ними».

Ее пугало то, что Болт был прав: они с Тиберием были похожи гораздо больше, чем он думал.

– Благословенные пытаются ограничить нас в еде и медикаментах. Они диктуют нам, когда мы можем выходить из дома и какую работу мы должны выбирать. Чтобы контролировать нас, они разместили дронов и камеры повсюду. Мы хотим такой безопасности?

Нет, этого тоже никто не хотел.

– Они кормят нас своей ложью, но мы больше их не слушаем. Мы сотрем их золотой город в порошок!

Судя по крикам, все присутствующие хотели сделать это как можно быстрее. Голоса становились громче, они выкрикивали: «Золото в пепел!» и «Да пойдет над ними дождь из пепла!».

– Мы родились в пепле, и, я обещаю вам, весь мир утонет в нем! – кричал Болт. – Золото в пепел! Хотим ли мы мира? – он поднял золотой пояс Рейны вверх. Тот самый, на котором едва заметной была надпись «Посол доброй воли». Золото на поясе посерело, и буквы были нечитаемыми.

– Нет! – кричали Шипы, и Болт порвал пояс.

– Плевать мы хотели на ваш мир! Мы требуем справедливости! – кричал Болт.

Все понятно и однозначно. Рейна инстинктивно отпрянула и сделала шаг назад, прижавшись к стене. Гнев и решимость присутствующих заставляли комнату вибрировать. Рейне вдруг стало невыносимо жарко. Она смахнула капельки пота со лба.

– Мы будем бороться! За свободу, за справедливость! За равенство и дикость!

Люди кричали ему в ответ:

– Свободные! Справедливые! Настоящие! Дикие!

– Непогода ничего не боится, – шептала Шторми на ухо своей дочери.

Рейна смотрела в ее темные, полные решимости глаза и на мгновение поверила, что все снова может стать хорошо.

Шипы встали со своих мест, поднимая вверх руки с зачеркнутыми татуировками. Они начали петь, и их голоса неслись по холлу, словно уверенные удары в барабан. Они отбивали такт ногами, будто маршировали.

Сказав последнее слово, они надели на себя маски с шипами.

Что бы ни сказала им Рейна, ничего не переубедит этих людей. Болт был прав. Она была Благословенной без власти, просто пешкой в игре, которой она не знала.

– Ты дождь, – прошептала Шторми. – Ты наша надежда.

– Я пустое место. Просто тень, – ответила ей Рейна.

– Все начинается с одной капли, за которой потом следуют миллиарды других капель.

Нет, никто не последует за ней. Стороны конфликта были абсолютно четко разделены: Благословенные против Шипов. Привилегированные люди против мятежников. Тиберий против Болта.

– Дождь не должен ничего говорить. Он кричит и бушует. Ты гораздо более дикая, чем все эти люди. И ты свободнее их. Они просто об этом не знают, – шептала мать ей на ухо, указывая на картинку на стене. Там была изображена девочка, танцующая под дождем.

– Это я нарисовала. Для тебя.

Собрание завершилось, и Болт спускался вниз по лестнице. Рейна дышала спокойно, в облегчении, что ее не разорвала в клочья разъяренная публика.

– Как ты видишь, люди готовы бороться за наши ценности, – сказал Болт, явно довольный своим выступлением, и повел их в кафетерий, в котором в это время почти никого не было.

Присутствующие начали шептаться, когда увидели Рейну, но они не осмеливались ничего сказать.

– Садись, принцесса. – Болт занял место недалеко от шепчущихся людей. – Как видишь, мы все равны. Без разницы, предводители мятежников, Единицы, Двойки или Тройки. Все мы Шипы.

«Правда, предводителю не нужно, как остальным, ожидать своей еды, стоя за стойкой», – подумала Рейна, увидев женщину, бежавшую к Болту с едой.

Сначала она несла поднос только для него, но он махнул рукой, и она взяла еду еще и для Шторми с Рейной.

– Удивительно, что вы здесь сделали, – храбро сказала Рейна. – Но почему я здесь? Что ты хочешь от меня?

Женщина, сервировавшая стол, с грохотом поставила тарелку перед ней. Она подозрительно на нее смотрела и шепнула что-то вроде «авентинские сволочи» себе под нос. Рейна скептически изучала суп. Наверняка женщина туда плюнула. Ну, или подсыпала ей туда что-то похуже.

Но голод победил, и она осторожно попробовала хлеб, лежавший у тарелки с супом.

– Я знаю, у тебя есть друзья, которые не были одарены такими же хорошими генами, как ты, – начал Болт, и Рейна замерла. Он имел в виду Розу? И, что было намного важнее, откуда он ее знал?

Его губы растянулись в сочувствующую улыбку. Он хотел, чтобы она казалось таковой.

– Роза. Эта маленькая девочка, которая обязана тебе жизнью. – Мужчина выжидающе смотрел на нее, и Рейне стало плохо.

Почему он вообще о ней говорил?

– Да, я помню ее. Она была Тройкой, да? – ответила Рейна неопределенно. Она чувствовала, как мать напряглась, и поняла. Это была не милая беседа, это был настоящий допрос.