Ребека Уна - Отключай [litres]

– А транслайф, образы, конструирование, путешествия? Грита, тебя почти нет. Ты ничего не оставляешь.

– Я исправлюсь, – говорю я так тихо, что она меня не слышит.

– Когда ты была у врача?

Не отвечаю.

– Ты говорила с мамой?

Не говорила, но через минуту она и так это узнает.

– Пойми. – Учительница морщится и некоторое время выбирает, точнее, отцеживает слова. – Это твое стремление встречаться – оно вредное, сама знаешь. Так ты никогда не излечишься.

Узнала из Алиного профиля. Ала всегда оставляет сообщение, когда отправляется с кем-то встречаться.

– А вы что делаете? – не удержавшись, спрашиваю у нее.

Учительница смотрит на меня:

– Что я делаю?

– Что вы делаете, когда появляется желание встретиться?

Учительница широко улыбается. Я для нее, наверное, пришелица с другой планеты. Или динозавриха. Последняя динозавриха.

– У меня не появляется, – спокойно говорит она и опять широко улыбается. – Если захочешь, я могла бы записать тебя на одну терапию, тебе было бы неплохо туда походить.

Она не может меня заставить и знает это. В нашей жизни существуют только рекомендации. Мы сами решаем, что делать. Но решаем всегда одинаково, вот что странно. Кто-нибудь уже об этом задумывался?

– Хорошо, – говорю, чтобы не выглядеть непослушной, хотя учительница нисколько не рассердилась.

Перед глазами у меня опять всплывает царапина на мускулистой голени.

– А в магазинах интересно было работать? – спрашиваю я.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Мы с сестрой сегодня были в магазине. Вспомнили, что раньше там работали люди.

– Да. – Учительница кивает. – Работали. И расточали драгоценное время. Ну так как – запишешься на терапию? Ты же знаешь, что ждет тех, кто напрасно тратит время.

Знаю. Все восьмиклассники это знают. И пятиклассники. Все, кто уже не ходит учиться в классы. Расточители времени не достигают целей. Не прогрессируют.

Не совершенствуются…

Остаются такими же.

Ночью мне впервые снится сон. Мой первый сон, он же первый кошмар. Мне снятся ноги с царапиной на голени. Я за них ухватилась, и они меня кружат. Волокут по гравию с такой силой, что с меня слетает вся защита и я впервые ссаживаю колени. Они так ужасно горят, что хочется отрезать их и закинуть подальше. Разжимаю руки и бросаюсь на землю. С меня сползает оболочка.

Сажусь в кресле. Нет, я буду послушной. Не хочу напрасно тратить время. Буду меньше бегать. Вернее, совсем не буду бегать. Начну жить. Общаться. Сегодня поговорю с четыреста четырнадцатым другом. Вчера он оставил запись, но я не отреагировала.

А может, я найду в системе того, кого видела в парке.

Дана не считается. Все незрячие в нашем обществе не считаются. Что ты можешь делать без глаз? Но я ее навещаю – само собой, отключившись. Потому что Ала, учительница и другие сказали бы, что я напрасно трачу время. Хорошо еще, что мама не возражает. У Даны нет глаз, она не может общаться нормально, как мы, и потому я с ней общаюсь прадедовским способом, напрямую.

Пойти к Дане – все равно что пойти на стадион. С Даной легко общаться. Дана всегда спрашивает, на каком расстоянии ей сидеть, чтобы меня не потревожить. Чаще всего она садится на стул в самом дальнем углу, хотя знает, что я могу отодвинуться, если случится что-то нехорошее. Дана никогда не ведет себя агрессивно, не лезет откровенничать, как поступали предки. И как поступала я, когда была в начальной школе. Але уже тогда не хватало воздуха из-за того, что я на нее набрасывалась. Только когда мы перешли в среднюю школу и перестали видеться напрямую, за экраном Ала оказалась намного сильнее меня.

Может, потому мама и разрешает мне навещать Дану. Она знает, что Дана ведет себя как полагается. Кроме того, кто-то должен информировать Дану о том, что сейчас происходит. Передавать информацию не запрещено, а поскольку я так и так растрачиваю время, навещать Дану – это как раз для меня.

Дана отказалась учиться читать по Брайлю. Она сказала, что Брайль – для тех, кто таким родился. А Дана не была такой от рождения. Она ослепла из-за несчастного случая. Я рассказываю Дане про политику, про медицину, про науку. Про улицы. Каждый год они все чище, на них все меньше деревьев. Лазерные насосы поглощают вредные частицы воздуха эффективнее, чем деревья. Скоро и ворон не останется. Вороны, наверное, больше всего портят вид, кивает Дана. Не только портят вид, но и грязь разводят. Хорошо, что есть подметальщики листьев. Подметать – одна из самых бессмысленных работ. Вороны… ох уж эти вороны.

Вот так мы в первые минуты обмениваемся информацией. Дана еще обычно рассказывает, что ей опять доставили покупки: еду, пакеты, лекарства. Еду ей на дом доставляют Тадас с Ритой, а лекарства – другой работник, его имени я не знаю.

– Очень хороший, – говорит Дана. – Тебе бы надо добавить его в список друзей.

Когда я перехожу в режим с отключенным звуком и изображением, я могу расспрашивать Дану. Спрашиваю про мысли. Мысли, которые появляются на бегу.

– Мне в голову приходят странные мысли, – говорю я. – Когда бегаю.

Дана кивает. Что бы я ни сказала, она кивает. Дана очень понятливая. Или она кивает, потому что это удобно. Удобно меня слушать. Трудно понимать другого, когда его речь не сопровождают экранные знаки и символы. Но я очень хочу этому научиться. Я повторяю, но Дана не отвечает, молча слушает. Она слегка напоминает маму. Дана намного старше мамы. Может, ей еще труднее приспосабливаться. Скорее всего, так.

– А вы бегали? – наконец решаюсь я.

Когда спрашиваю, меня охватывает эйфория. Совсем как тогда в парке при виде того парня. Это опасно, может подняться температура. Однако я приготовилась взять себя в руки ради важной цели. От вспышек гормонов горят виски, я тру одна о другую потные ладони, а Дана сидит почти неподвижно.

– Бегала, – говорит она.

И голос у нее не изменился. Она даже не вздохнула. Спрашивай ее, спрашивай, сама себя подзуживаю я. Спрашивай, чего боишься.

– И нравилось?

Дана, помолчав, кивает.

Дана живет уже очень давно. Ей почти все органы заменили – кроме мозга и глаз. Все заменяют свои испорченные органы, некоторые даже не ждут, пока испортятся. За это платит государство. Так можно жить долго-долго и, по-моему, скучно. Мой папа заменил себе два органа, мама – три. Мы с Иной этими услугами еще не пользовались. Но уже говорят, что и подросткам будут делать кое-какие операции.

Биологические органы очень несовершенны, они недолго держатся. С новыми органами, выращенными в соответствии с уникальной ДНК человека, можно прожить в два, а может, даже в три раза дольше. Возьмем среднюю продолжительность жизни, восемьдесят лет, и прибавим еще столько же и еще столько же. Те, кто хочет долго жить, – а чаще всего хотят все – всё, что надо, приводят в порядок. Конечно, если хочешь долго жить, надо выполнять известные рекомендации, главное – не забывать про питание и сохранять спокойствие.