Нил Шустерман - Разобранные [litres]

– Два часа тридцать три минуты.

– Мы отстаем от графика.

То, что творится вокруг, нельзя назвать тьмой. Такое впечатление, что мало света. Роланд слышит все, что происходит, но выражать свое отношение уже не может.

Приходит новая пара хирургов.

– Я все еще здесь, – говорит медсестра, но это ее последняя реплика. Через несколько секунд Роланд слышит шарканье ног по полу и понимает: она ушла.

– Сейчас ты почувствуешь легкий дискомфорт в голове, – говорит хирург, – но беспокоиться не о чем.

Больше он уже с Роландом не общается. Более того, хирурги начинают разговаривать так, будто его уже нет на столе.

– Ты видел вчерашнюю игру? – спрашивает один другого.

– Да, ерунда, – отвечает напарник.

– Приступаю к разделению мозолистого тела.

– Ловко.

– Ну, знаешь, ломать не строить. Это вам не нейрохирургия.

Окружающие смеются. Очевидно, шутка кажется им удачной.

В мозгу Роланда, как искры, вспыхивают и гаснут воспоминания. Возникают и исчезают чьи-то лица. Разгораются и затухают световые импульсы, похожие на миражи. Чувства сменяют друг друга. Он думает о вещах, о которых не вспоминал годами. Воспоминания разрезают тьму, яркие, как следы сгорающих в атмосфере метеоритов, и такие же скоротечные. Когда Роланду было десять, он сломал руку. Доктор предложил им с мамой выбор – месяц ходить в гипсе или пришить новую руку. Гипс оказался дешевле трансплантации. Роланд нарисовал на нем акулу, а когда его сняли, сделал на том же месте татуировку, чтобы акула оставалась при нем.

– Если бы они забили тот трехочковый…

– Чемпионами снова будут «Буллс». Или «Лэйкерс».

– Приступаю к отделению коры левого полушария головного мозга.

Роланд снова погружается в воспоминания.

Когда мне было шесть, думает он, отец попал в тюрьму за преступление, совершенное им еще до того, как я родился. Мама никогда не рассказывала, что он натворил, но всегда говорила, что я такой же, как он.

– У «Санс» шансов нет.

– Нет, ну, если у них появится хороший тренер…

– Перехожу к левой височной доле.

Когда мне было три, у меня была няня. Красивая девушка. Однажды она за что-то разозлилась на сестру и несколько раз встряхнула ее. Сильно. С сестрой что-то произошло. Она так и не стала нормальной снова. Красота опасна. Может быть, красивых людей стоит отдавать на разборку раньше всех.

– Может, они в следующем году выйдут в плей-офф.

– Скорее, через год.

– Мы уже удалили слуховые нервы?

– Нет еще. Сейчас сде…

Я один. Я плачу. А к колыбели никто не подходит. Ночник погас. Мне так плохо. Я просто в бешенстве.

Левая лобная доля.

Мне… мне… мне… как-то нехорошо.

– Левая затылочная доля.

Я… я… я не помню, где…

– Левая теменная доля.

Я… я… я не помню, как меня зовут, но… но.

– Правая лобная доля.

Я все еще здесь…

– Правая затылочная доля.

Я все еще…

– Правая теменная.

Я…

– Мозжечок.

Я …

– Таламус.

Я…

– Гипоталамус.

Я …

– Гиппокамп.

– Медулла.

– Время?

– Три часа девятнадцать минут.

– Отлично. Я пошел отдыхать. Готовимся к следующей операции.

Детонаторы спрятаны в носке, хранящемся в тумбочке у задней стенки. Если кто-то и найдет их, решит, что это лейкопластырь. Он старается не думать о том, что им предстоит. В конце концов, главный в этом деле Блэйн, поэтому, когда придет время, он сам скажет им с Маи об этом.

На сегодня у «ангелов» из отделения, в котором живет Лев, запланирована прогулка по окрестностям. На прогулку их ведет один из самых уважаемых священников в лагере. Пастор говорит так, будто каждое слово, срывающееся с его губ, истинная жемчужина, наполненный мудростью познания. Он даже паузы между словами делает, как будто ожидая, что кто-то будет за ним записывать.

Священник ведет их к странному дереву. На ветвях нет листьев. Лев, привыкший к снежным зимам, поражается тому, что и в жаркой Аризоне с деревьев облетает листва. Но в дереве, перед которым стоят «ангелы», удивительно не только это. Многочисленные ветви не похожи одна на другую – кора на всех разная как по текстуре, так и по цвету.

– Я хотел, чтобы вы увидели это дерево, – говорит пастор. – Сейчас, конечно, смотреть особенно не на что, но видели бы вы его весной! Много лет мы прививали ветви любимых деревьев к стволу. На этой ветви весной распускаются чудесные вишневые соцветия, – объясняет он, указывая на разные сучья, – а на этой – огромные листья белого клена. Вон та взята от палисандрового дерева, на ней появляются чудесные лиловые цветы, а вон там, видите, осенью вырастают большие персики.

Ребята несмело трогают ветви, как будто странное дерево может неожиданно сгореть.

– А что это за дерево было изначально? – спрашивает один из них.

Священник этого не знает.

– Точно не помню, – признается он, – но это не важно. Важно то, во что оно превратилось. Мы называем его своим «маленьким древом жизни». Разве это не удивительно?

– В нем нет ничего удивительного, – неожиданно для самого себя отвечает Лев. Слова сорвались с его губ, как непрошеная отрыжка, и смысл сказанного доходит до него уже задним числом. Все взгляды обращаются к нему. Приходится срочно искать какое-то оправдание. – Ведь оно рукотворно, а значит, считая его удивительным, человек впадает в гордыню, – объясняет он. – Придет гордость, придет и посрамление, но со смиренными – мудрость.

– Да, конечно, – вспоминает пастор, – Книга Притчей Соломоновых, глава одиннадцать, верно?

– Да, – говорит Лев, – стих второй.

– Чудесные познания, – замечает священник, чувствующий себя, видимо, слегка посрамленным. – Я лишь хотел сказать, что оно очень красиво весной.

Их путь назад, к дому, где живут «ангелы», пролегает по полям и площадкам, где попадаются «трудные». В основном они занимаются спортом, чтобы попасть в медицинский блок в хорошей физической форме. Время от времени «ангелы» слышат приглушенные злобные восклицания в свой адрес, позволяющие им почувствовать себя настоящими мучениками.

Проходя мимо одного из блоков, Лев неожиданно сталкивается лицом к лицу с человеком, встретить которого в лагере никак не ожидал. Напротив него стоит Коннор.

Оба шли в разных направлениях, но заметили друг друга одновременно и остановились как вкопанные, потрясенно глядя друг на друга.

– Лев?

Напыщенный пастор, проявляя неожиданную расторопность, тут же оказывается рядом и хватает Льва за плечи.

– Убирайся! – рычит он на Коннора. – Оставь его! Тебе мало того, что ты с ним сделал в прошлом?

Потрясенный Коннор наблюдает, как священник оттаскивает Льва в сторону.