Джеймс Типтри-младший - Счастье - это теплый звездолет

Она смотрела куда-то сквозь меня, лицо — как антенна радара, поймавшего цель. Произнесла "аххххх", но я тут был явно ни при чем, и ухватилась за мое предплечье, как за поручень. Кто-то из мужчин, сидевших за ней, рассмеялся. "Прошу прощения", — нелепым тоном сказала она и, соскользнув с табурета, протиснулась у меня за спиной. Я крутанулся следом, чуть не сшибив моего приятеля — футбольного фаната, и увидел, что в бар вошли несколько сириусян.

Так я впервые встретил их во плоти, если это правильное слово. Я тысячу раз видел фотографии, но все равно не был готов. Эта долговязость, эта безжалостная худоба. Это возмутительное неземное самомнение. Двое самцов цвета слоновой кости с голубым в безупречном железистом прикиде. Потом я заметил, что с ними еще и самка. Дивный экземпляр цвета слоновой кости с индиго, и на этих твердых, как кость, губах будто навек застыла легкая усмешка.

Девушка, только что сидевшая рядом со мной, уже вела к столику. Ну точно как собачка, которая все оборачивается, проверяет, идешь ли ты следом. Прежде чем их скрыла толпа, заметил, что к ним за столик подсел мужчина. Здоровый бугай, в дорогом костюме, но с лицом как будто надломленным.

Потом заиграла музыка, и я извинился перед моим пушистым другом. А потом вышла танцовщица-селлис, и передо мной распахнулись ворота моего личного ада.

Рыжий техник умолк, поглощенный жалостью к себе. С лицом как будто надломленным, ага-ага.

Наконец он собрал лицо воедино и продолжил:

— Для начала выложу единственную связную мысль, посетившую меня за весь тот вечер. Здесь, на "Большой пересадке", все то же самое: не считая проционцев, это же всегда люди покатываются к пришельцам. Очень редко — пришельцы к другим пришельцам. И никогда — пришельцы к людям. Хотят именно люди.

Я кивнул, но он не со мной разговаривал; голос его поплыл — сказывался препарат из пузырька.

— Эх, селлис. Моя первая сетлис.

Сложение-то у них на самом деле так себе, под этими их плащами. Талии почти нет и ноги короткие. Но ходят они словно плывут.

Эта выплыла на помост в длинной, до пят, накидке из фиолетового шелка. Лица было почти не видно — узкое, как у мышки, а сверху копна черных волос и кисточки свисают. Пепельно-серая, будто крот. Они самых разных цветов бывают. И с ног до головы покрыты мягким бархатистым мехом, резко меняющим цвет около глаз, рта и других отверстий. Эрогенные зоны? Да какие там зоны, у них все эрогенное.

Она начала свой танец, только на самом деле это не танец, просто они так двигаются, совершенно непроизвольно. Как мы непроизвольно улыбаемся. Музыка гремела все громче, а она волнообразными движениями тянула ко мне руки, и плащ степенно распахивался. Под плащом на ней ничего не было. Луч прожектора выхватил в ширящейся щели шевеление каких-то узоров. Она разводила руки, и мне открывалось больше и больше.

Она вся была покрыта фантастическими узорами, и они шевелились. Не как нарисованные краской — как живые. Словно улыбались — вот хорошее слово. Как будто она улыбалась всем телом — призывно подмигивала, возбуждающе надувала губки, красноречиво манила меня. Видел когда-нибудь египетский танец живота? По сравнению с тем, что может любая селлис, это натуральная мертвечина. А селлис была зрелая, в самом соку.

Она вскинула руки, и эти ослепительные лимонные узоры запульсировали, пошли волнами, вывернулись, сжались, замерцали, сплетаясь невероятно завлекательным, подзуживающим образом. Ну давай сделай это со мной, сделай же, давай прямо здесь и здесь и здесь и сейчас . Саму ее видно почти не было — только узоры и задорная вспышка ухмылки. Всем поголовно мужикам в баре — мужикам рода человеческого — мучительно хотелось протаранить это невероятное тело. Мучительно до натуральной боли. Даже остальные пришельцы утихли, кроме одного из сириусян, который отчитывал официанта. Она и дотанцевать не успела, а мне уже сорвало башню... Не буду утомлять тебя рассказом о том, что было дальше; завязалось несколько потасовок, и я сделал оттуда ноги. На третий вечер у меня кончились деньги. Через день ее уже и след простыл.

Слава богу, тогда я не успел еще ничего узнать о селлисовском жизненном цикле. Это случилось гораздо позже, а сперва я вернулся на кампус и выяснил, что, прежде чем подавать заявку на работу вне планеты, нужно получить диплом по твердотельной электронике. Я тогда учился на подготовительном отделении меда, но уперся и получил этот диплом. С которым добрался только до "Первой пересадки".

Господи, "Первая пересадка". Я думал, что попал на небеса: инопланетные корабли приходят, наши грузовики уходят. Я увидел всех, кроме совсем уж экзотов — подштурмов. Даже они встречаются только раз-другой за цикл. А еще йеры, этих ты точно не видел.

Ехал бы ты домой, парень. Тебя тоже ждет свой Горелый Сарай.

Первый раз, как увидел йера, я бросил все и потащился следом, точно голодный пес, едва дыша. Фотографии ты видел, конечно. Ни дать ни взять забытый сон. "Мы любим только то, что эфемерно..." [63] Стихотворение У. Б. Йейтса из цикла "Тысяча девятьсот девятнадцатый" цитируется в переводе Г. Кружкова. Это все запах, но откуда ж тебе знать. Я потратил половину зарплаты за сезон, посылая ей вино, которое называют звездными слезами. Потом я узнал, что это не она, а он. Но какая разница-то?

А секс с ними невозможен. Никоим образом. Они размножаются при помощи света, что ли, никто точно не знает. Рассказывают про одного мужика, который похитил йерскую женщину и попытался. С него содрали кожу живьем. Чего только не рассказывают...

Мысль начинала от него ускользать.

— А та девушка в баре, вы ее потом еще видели?

С явным усилием он вернулся обратно:

— Видел, а как же. Она крутила с двумя сириусянами. Они умеют только парами. Говорила, для женщины это полный апофегей, если вытерпишь эти их клювы. Не знаю, не пробовал. Она говорила со мной пару раз после того, как они с ней закончат. Но для мужчин там ловить нечего. Потом она снесла ограждение, когда ехала по мосту на П-стрит, свалилась в воду... А мужик, бедолага, пытался в одиночку управиться с той сириусянской сучкой. Если денег много, это помогает на какое-то время. Понятия не имею, что с ним сталось.

Он снова покосился на запястье. Я увидел бледную полоску кожи там, где когда-то были часы, и сказал ему, который час.

— Это и есть ваше послание землянам? Не влюбляйтесь в пришельцев?

— Не влюбляйтесь в пришельцев... — Он пожал плечами. — Да. Нет. Да господи, неужто не очевидно? Всё на выход, ничего на вход. Как бедные чертовы полинезийцы. Во-первых, мы разоряем Землю. Меняем полезные ресурсы на всякий сор. Инопланетные символы статуса. Магнитофоны, кока-кола и часы с Микки-Маусом.