Александр Смирнов - Бездна и Ланселот

– Стоп! – хлопнул себя по лбу Ланселот. – Если это так, и древность, в которую мы угодили, не плод нашего воображения, а реальный мир, то скоро должен произойти еще один взрыв – ведь в Библии сказано, что сначала ангелы ослепили толпу ярким светом, а затем Содом и Гоморра были сожжены павшим с неба огнем! Первую вспышку мы видели, значит, скоро будет вторая. Она-то всех нас и прикончит!

– Если только мы срочно отсюда не уберемся, – мрачно подытожил Трофимов-Рузовский. – Будем надеяться, что вторая вспышка вернет нас назад, ну, хотя бы на чертову подводную лодку, а то как подумаю, что всю оставшуюся жизнь мне придется здесь провести, изображая из себя ангела, сразу такая забирает тоска!

Повернувшись к Лоту, Ланселот сказал, стараясь выражаться так, чтобы праведнику было понятнее, то есть по возможности в библейской манере:

– Лот, остался ли у тебя еще кто-нибудь в Содоме? Тогда немедля выводи их из города, ибо это место скоро будет Богом истреблено!

То ли стиль изложения оказался как нельзя более подходящим, то ли старик пребывал под впечатлением только что случившегося чуда, но он мгновенно бросился собираться.

Говоря последние слова, Ланселот почувствовал, что, в отличие от своего ученого спутника, роль ангела Господня оказалась для него не лишена приятности, так что, если вернуться не удастся, можно будет, по крайней мере, освоить роль какого-нибудь библейского пророка и прародителя рода человеческого. А что, тоже неплохо на крайний случай! Тут он вспомнил, как Бельфегор, войдя в трогательный образ коматозного фюрера, втолковывал ему что-то про то, как зло ежечасно порождает добро. А может, в Содом его занесло вовсе не случайно? Может эта библейская картинка, которую кто-то решил ему показать во всех цветах и красках, совсем об обратном? Вот он, Содом этот – безусловное зло, и никакого добра, ясное дело, от него не дождешься. Приходит сюда, значит, праведный Лот, родной племянник самого Авраама, и начинает наставлять этих греховодников на путь истинный, а от них как от стенки горох, ничего хорошего не прививается. То есть, в принципе, нет! Что это значит? А вот что – рановато к таким лезть с праведностью, всепрощением да толерантностью – только хуже будет. Вон наш праведник Лот не только содомлян, но даже своих родных дочерей от греха-то отвадить не смог, да и сам скоро падет вместе с ними. В общем, ничего не выйдет, пока не появится ангел с мечом огненным да не вразумит как следует, пока не научит больно – что не свято, то должно ! А любовь вселенская – это роскошь, это когда-нибудь потом, после того, как приучатся жить да думать вместе, хотя бы по правилам, по-людски, по чести, а не так, как твоя урчащая утроба восхочет. Закон – детоводитель ко Христу. Кто же это потом скажет? Кажется, Павел. Это Ветхий Завет, детки, и никто еще его Новым не отменял! Все в одном… Но ведь роль ангела-то явно тебе предназначена, Ланселот. Что это, знак? Ну конечно! Ясное предупреждение, чего от тебя ждут и как всегда поступать дальше. Кто ждет? Да какая разница, главное, что этот кто-то абсолютно прав. И не каждому такое «кино» показывают, а мне – тут он вспомнил грозные картины будущего на фоне крымской горы Аю-Даг – уже второй раз. Куда ж без ланселотов? Выходит, что никуда.

Эти его непривычные думы прервал деликатным покашливанием Лот, который уже собрал свои пожитки и стоял наготове у двери с женой и дочерьми, ожидая дальнейших приказаний свыше. Впрочем, Лотова супруга, кажется, не проявляла особого энтузиазма в том, что придется выполнить божью волю, оставив на погибель все нажитое имущество. Обводя в последний раз взглядом свой дом, она плакала и причитала. Однако Лот, посуровев лицом, не допускал возражений. Он вытолкнул жену за порог, вышел сам, а за ним последовали обе девушки. Через минуту вся процессия во главе с «ангелами» уже спешно направлялась к городским воротам. По пути никто препятствий им чинить и не думал, потому что все жители Содома, ослепленные световой вспышкой, были заняты исключительно собой, своим пошатнувшимся здоровьем. Миновав открытые настежь ворота, они двинулись по дороге, которая вела вверх, по направлению к горам, где, как пояснил Лот, есть глубокие пещеры, где можно укрыться.

– Лот, если снова будет такая же вспышка позади нас, ни в коем случае не оборачивайся сам и вели не делать этого своим женщинам, особенно жене. Ты слышишь меня – жене! Надо будет упасть на землю и закрыть голову руками, вот так, – сказал Ланселот, имея в виду первые приемы выживания при атомном взрыве. Лот тут же транслировал это жене и дочерям, указывая рукой на оставленный город. Через полчаса они достигли первых скал, которые могли обеспечить им какую-то защиту. И только успели за них завернуть, в небе произошла новая вспышка. На сей раз она была намного сильнее первой и сопровождалась немыслимым грохотом взрыва, который почти сразу достиг их ушей. Огромные скалы сотряслись, готовые рухнуть на головы людей, но угрожающе покачнувшись на своих вековых каменных ложах, устояли.

– Где жена, – закричал в отчаянии Лот, – где моя Юдифь?!

Действительно, женщины рядом с ними не было. Ланселот выглянул из укрытия – позади, немного не доходя до первой скалы, стояла жена Лота, точнее, все, что от нее осталось, – мгновенно спекшаяся в камень, но все еще пылавшая огнем серая зола, отдаленно напоминавшая контуры человеческого тела. Как и было предсказано, она отстала ото всех, чтобы оглянуться в последний раз на свой город, застыв навсегда страшным монументом.

– Почти спасена и погибла навеки! – прозвучал за спиной не лишенный патетики голос Трофимова-Рузовского. – Через много веков такую надпись выбьют на этом печальном месте. Так и не смогли содомляне понять: чтобы выжить, всяким живым тварям не голая сила нужна, а, хочешь – не хочешь, согласие и взаимопомощь, короче, коэволюция. Но до этого еще не скоро дойдет…

А Содом, точнее, место, где он стоял, ярко пылал. В нем не осталось ни окружавших его стен, ни единого целого дома. Все жители мгновенно сгорели, так же как и разделившая их участь Юдифь. Но вдруг эта страшная и завораживающая картина начала меркнуть, меркнуть и вот совершенно исчезла.

Ланселот очнулся все в той же каюте, где он до Содома пребывал в объятиях двуполой дьяволицы. Она была пуста, ни Гитлера, ни Бельфегора в ней не было, зато рядом у переборки сидел и протирал глаза Трофимов-Рузовский. Его густая черная шевелюра была явно опалена огнем, а на себе самом Ланселот обнаружил библейский хитон, что заставляло поверить в невозможное – все, что с ними случилось, не привиделось, а произошло наяву. Впрочем, кажется, содом вокруг все еще продолжался – по коридорам подлодки раздавался топот сотен матросских ботинок, раздавались команды и крики, а снаружи, как бы вторя содомской катастрофе, один за другим раздавался грохот близких взрывов, от которых весь корпус субмарины, все ее переборки ходили ходуном, готовые лопнуть в любой момент. «Глубинные бомбы, – понял Ланселот. – Мы все же вернулись, но, похоже, в не совсем подходящий момент, хотя…, кто знает?»