Александр Смирнов - Бездна и Ланселот

Когда он наконец очнулся, то обнаружил, что стоит абсолютно голый на улице какого-то, по всей видимости очень древнего, города. Впрочем, после случившегося ранее особо удивляться чему-либо он уже перестал. Было жарко, солнце палило немилосердно. По обеим сторонам тянулись без перерывов ряды одноэтажных домов, довольно примитивных, сложенных из неотесанных камней и саманного кирпича, без окон, с крышами из тростника. Навстречу ему валила большая толпа людей – бородатых мужчин и расхристанных женщин, которые нестройными голосами громко горланили какие-то варварские песни и были сильно пьяны. Одеты они были в короткие туники, состоявшие из кусков грубой ткани, едва прикрывавших тело, или просто в овечьи шкуры. Впрочем, многие, как и он сам, вообще не имели на себе никакой одежды, что здесь, видимо, было в порядке вещей и никого не смущало. Вели они себя также крайне разнузданно. В середине толпы он заметил носатого мужчину, которого окружающие его хулиганы подталкивали вперед, осыпая насмешками, оскорблениями и тумаками, отчего лицо его заливала кровь, а глаза его заплыли кровоподтеками. Несмотря на это, он показался ему странно знакомым. Когда пьяная компания поравнялась с ним, Ланселот увидел, что на истязаемом надеты штаны – наряд, явно выбивавшийся из ряда здешней моды, – и именно эта деталь туалета, кажется, приводила аборигенов в особое раздражение и служила поводом для экзекуции. Мало того, штаны представляли собой часть матросской экипировки, а проще сказать, робы, которую носил экипаж «Черной жемчужины». В доказательство внизу на одной из штанин мелькнуло прямоугольное черное клеймо, которым обычно метят казенное обмундирование. Только тут Ланселот осознал, что обладатель штанов – не кто иной, как его тайный инсургент, русский ученый-генетик Трофимов-Рузовский. Матросскую куртку с него содрали раньше, и она красовалась на одном из веселящихся негодяев. Тот что-то прокричал Ланселоту, подкрепляя слова неприличными жестами, из чего тот понял, что его приглашают принять участие в развлечении, характер которого не вызывал сомнений. При том его собственная нагота поводом для остракизма не являлась, напротив, очевидным образом приветствовалась, а многие с интересом разглядывали и его бритую физиономию, которая, наверное, выглядела в их глазах особенно оригинально и многообещающе. Ланселот последовал за толпой, и скоро они вышли на наполненную народом рыночную площадь перед городскими воротами. Посреди нее возвышалось каменное изваяние божества, которое показалось ему удивительно знакомым: тот же птичий клюв, рога, ноги сатира, женские груди и огромный эрегированный член, бесстыдно торчащий вперед, подобно тарану древней триеры. «А-а, старый знакомый, Ваал-Фегор, назвавшийся Элейной, – узнал свою недавнюю соблазнительницу Ланселот, – вот, оказывается, откуда ты родом! Остается только узнать, куда это нас занесло». Шум на площади стоял невообразимый, но не от бойкой торговли, а от совсем иного. То, что происходило вокруг, было отвратительно, соединяя разнузданную вакханалию, в которой вином, вытекавшим из бурдюков, упивался и стар, и млад, со всеобщим, но противоестественным совокуплением, когда мужчины почему-то имели сношение лишь с мужчинами, а женщины – с женщинами. Под улюлюканье толпы с Трофимова-Рузовского уже начали стаскивать штаны, а к самому Ланселоту тоже норовил было пристроиться сзади здоровенный рыжий детина, отвратительно вонявший винно-чесночным перегаром. Он почувствовал, как гигантский твердокаменный инструмент, почти такой же, что и у Ваал-Фегора, тычется в его обнаженный тыл, безуспешно пытаясь обрести вход внутрь. Обернувшись, Ланселот коротким, резким ударом пальцев, сложенных наподобие тигриной лапы, в кадык не ожидавшего такого решительного отпора ухажера надолго устроил последнего на заслуженный отдых. Затем он подскочил к тем, кто намеревался совершить групповое изнасилование его спутника, и с яростью, удесятерившей его силы, разбросал всех в разные стороны. Сделав это, он оглянулся вокруг. Шум толпы, как по мановению руки, вдруг стих, все замерли и с тупым недоумением уставились на двух чужаков с бритыми рожами, которые, по-видимому, явились сюда в поисках своей неминуемой и страшной смерти. И только один, вскочивший со скамьи у городских ворот пожилой бородач в длинном белом хитоне, отчаянно махал ему рукой, явно призывая к себе. Раздался рев обезумевшей толпы, которая вот-вот бросится на них, чтобы разорвать на части. Ланселот схватил генетика под руку и, отшвыривая тех, кто стоял на пути, бросился с ним к воротам, думая, что именно там ждет их спасение. Однако старик сделал протестующий жест и махнул рукой в направлении ближайшего переулка, куда поспешил и сам, оглядываясь и жестами продолжая манить за собой. Проблема состояла в том, что от полученных побоев его товарищ совсем ослаб и спотыкался на каждом шагу, не в силах не то что бежать, но даже идти. Тогда Ланселот схватил его и бросил себе на плечи, а затем со всех ног припустился за своим нежданным спасителем, чувствуя, как сзади плюются ему в затылок вонючей слюной и вопят десятки яростных глоток. Однако в этом состязании сказывались огромные преимущества умеренного образа жизни над беспробудным пьянством, потому что, несмотря на нелегкую ношу, разрыв между преследуемым и преследователями медленно, но неуклонно увеличивался. Влетев в переулок, Ланселот увидел того загадочного старика, который стоял в воротах высокого каменного дома с черепичной крышей, и понял, что он призывает их найти спасение именно там. Вряд ли это могла быть западня, подумалось ему, а если и так, то все-таки хоть какая-то передышка, поэтому он, отбросив сомнения, вбежал внутрь, и тяжелые створки дверей сразу за ним захлопнулись. Загремел засов, и тут же в дверь стали бешено барабанить ноги и кулаки преследователей, разражавшихся при этом потоком ругательств и угроз, не требовавших перевода. Однако ворота, сделанные из дерева твердого, как мамврийский дуб, и снабженные широкими бронзовыми накладками, могли выдержать длительную осаду. Окна же с улицы в домах этого города, если не считать маленьких круглых отдушин, похоже, вовсе не предусматривались, так что с этой стороны непосредственной опасности пока что не предвиделось.

Внутри дома, в большой центральной комнате, их ждал хозяин. Оказалось, что он еще не слишком стар, лет пятидесяти, высок, жилист и смугл, хотя его длинная борода была совсем белой, отчего вначале и показалось, что он глубокий старик. Рядом с ним находилась семья – жена и две молодые девицы, по-видимому дочери. Все они были сильно напуганы, и немудрено, потому что под стенами дома бесновалась разъяренная толпа.