Александр Смирнов - Бездна и Ланселот

Постой-постой, как там говорил Томпсон: „Я не заинтересован в вашей смерти“? Да, именно так. Значит, у него есть на нас, скорее всего на меня, какие-то виды. То есть он должен сделать какое-то важное предложение. И вряд ли это будет банальная работа на японцев, ведь тогда проще было бы раскрыть перед ними все наши преступления, чтобы атаковать сразу всей мощью. Нет, это будет нечто иное. Но что? Ладно, нечего сейчас ломать над этим голову, все равно пока не догадаться, слишком мало информации… Итак, что же у нас есть в сухом осадке? Я пока жив-здоров, Джейн, уверен, тоже. В стане врага у нас, вероятно, есть скрытый, хотя и непонятный пока союзник в лице Томпсона, который вряд ли будет дожидаться, пока у меня съедет крыша в этой чертовой духовке, а значит, он скоро попытается вытащить меня на свет. Да! Ведь еще есть месье Броссар – довольно темная лошадка или старый сатир, как назвал его когда-то – довольно точно, надо признать, – мистер Томпсон. Как-то он неприветливо смотрел на меня там, на берегу. Не иначе, приревновал к Джейн. Для чего, правду сказать, имеет все основания. Впрочем, вряд ли он будет изображать из себя Отелло, так что Джейн с его стороны немедленной угрозы пока что нет. Но мне-то надо держать с ним ухо востро, мне этот мосье явно не друг, а скорее, как бы это сказать, – тайный недоброжелатель, вот как это называется. А недоброжелателей, и даже вовсе не тайных, у меня сейчас хватает – миллионов эдак сто, причем часть из них торчит прямо здесь, на этой подлодке, с которой от них, уж точно, мне никуда не деться. Сейчас погрузят на борт свое золотишко, и вперед. Только куда? В Японию им его везти бессмысленно – что там на него можно купить и, главное, у кого? С Америкой и, вероятно, Австралией у них началась война, и туда им путь заказан. В Европу? Гитлеру, конечно, презренный металл теперь очень бы как сгодился, но ведь и путь в Германию или захваченную немцами Францию не близкий, горючки явно не хватит, а где по дороге пополнять запасы топлива? Теперь уже негде. Да и риск напороться на какой-нибудь союзнический Америке английский эсминец или крейсер в Атлантике слишком велик. Черт! Ну, не в Антарктиду же они его, в самом деле, повезут, чтобы там сдать под расписку пингвинам?»

На этом маловероятном предположении размышления нашего героя были прерваны звуками шагов за дверью, которая распахнулась, впустив в карцер электрический свет, на минуту ослепивший привыкшие к долгой темноте глаза. Затем проем закрыла чья-то широкая фигура.

– Ну, друг мой, надеюсь, вы живы? – спросил его знакомый голос. – Я бы нипочем не смог и минуты просидеть в этой мышеловке, сразу бы отдал богу душу. Ну, теперь, я надеюсь, ваши мучения хотя бы на время прервутся, а может, и совсем закончатся.

– Что, меня прямо сейчас расстреляют? Или утопят? – мрачно пошутил Ланселот.

– Ну что вы, пока что до этого дело не дошло. Выбирайтесь-ка лучше на свет, бедолага, нам надо кое о чем потолковать!

К своему удивлению, Ланселот понял, что не может встать на ноги, так они затекли за время сидения в скрюченной позе. Тогда в камеру протиснулись два японских солдата и вытащили его в освещенный лампами коридор, где кожа сразу ощутила движение наполненного терпким машинно-масляным ароматом воздуха, выходящего из системы вентиляции.

Томпсон, а это, конечно, был именно он, что-то сказал охранникам, к изумлению Ланселота, по-японски, и те потащили его под руки куда-то вдоль коридора. Наконец, миновав несколько вертикальных люков и поворотов, они остановились у серой стальной двери, которую банкир непринужденно открыл своим ключом, будто бы он был у себя дома в Сан-Франциско. Солдаты завели Ланселота внутрь, перешагнув через высокий порог и не забыв при этом указать ему на лежащий при входе мат, поясняя жестом, что надо вытереть о него ноги. Каюта была хоть и небольшая, но вполне приличная, она больше подошла бы пассажирскому судну, чем военной субмарине. Из боковых плафонов лился мягкий электрический свет, в углу стоял настоящий деревянный шкаф, в другом – бюро, посередине красовался низкий черный лакированный столик в чисто японском духе, рядом с которым помещались, впрочем, два вполне европейского вида кресла. Томпсон по хозяйски развалился в одном из них и, как показалось Ланселоту, даже имел поползновение положить ноги на стол, но, видимо вспомнив о национальном происхождении этой изящной меблировки, воздержался от такого вульгарного американизма. Ланселота же усадили на откидную кровать, после чего японцы удалились, хотя Ланселот заметил, что они не ушли совсем, а остались ждать снаружи. Его таинственный избавитель некоторое время молча, но не без интереса разглядывал Ланселота через стекла своего золотого пенсне, сложив руки на животе и задумчиво вертя друг вокруг друга большими пальцами ухоженных рук. Он как бы обдумывал начало разговора. Ланс тоже решил не торопить события, взять паузу и послушать, будут ли сделаны какие-либо предложения. Так они молча сидели, наверное, с минуту, наконец Томпсон сказал:

– Мистер Ланселот, я предлагаю вам работу.

Несмотря на то что тот ожидал нечто подобное, он не думал, что это случится так скоро. То есть если бы Ланселоту сейчас предложили сгонять на уик-энд в Вегас, он бы, наверное, удивился меньше.

– Неужели вы думаете, мистер, что я вот так легко возьму и продамся врагу?

– Легко?! Врагу?! Нет, вы меня не поняли, Ланс. Я говорю не о работе на японцев.

– А на кого же тогда? Это ведь японская подлодка. Уж не на немцев ли?

– Ну, в некотором смысле да, можно сказать, и «на немцев», хотя это было бы некоторым преувеличением. Но если быть до конца честным, то должен вас предупредить – три дня назад Адольф зачем-то объявил Америке войну.

– Германия объявила нам войну?

– Вот именно, и даже успела потопить в Атлантике какой-то случайный американский пароход.

– И после этого вы хотите, чтобы я служил немцам, нацистам?!

– Ну, дорогой друг, немцы ведь тоже бывают разные. Вот взять хотя бы капитана этого корабля – вполне приличный человек, хоть и придерживается некоторых довольно экзотических расовых теорий. Не делайте круглые глаза, капитан «Черной жемчужины» – так называется это морское чудовище – совершеннейший немец. Даже больше, чем нужно. Да я вас скоро с ним познакомлю. Или вы решили, что угодили в концлагерь? – рассмеялся Томпсон. – Конечно, деваться с подводной лодки в общем-то некуда, но все же я могу гарантировать вам вполне приличную жизнь, если вы пообещаете не делать глупостей, типа открытия здесь какого-нибудь театра военных действий.

– И при условии, что я соглашусь на измену… А вот это вряд ли!

– Знаете что, Ланс, давайте не будем торопить события. Я не собираюсь вас ни к чему принуждать, тем более к измене. Вам вскорости предстоит узнать много такого, что может серьезно поколебать ваше непреклонное мнение. Как там говорил принц Датский: «На небе и земле есть более вещей, чем нашей философии мечталось»? После этого мы сможем вернуться к переговорам по этому щекотливому вопросу. Сейчас же я прошу у вас просто обещания вести себя, как бы это сказать, как можно более рассудочно и спокойно. Считайте, что вы здесь у меня в гостях. Кстати, тогда вы получите возможность поболтать с Джейн и вообще видеться с ней ежедневно.