Александр Смирнов - Бездна и Ланселот

Последний аргумент, видимо, возымел сильное действие, потому что Ланселот, откинувшись назад, запустил обе руки в свою шевелюру и начал размышлять. Через несколько секунд он принял прежнюю позу и сказал:

– Мистер Томпсон, если таковы ваши условия, то я даю вам честное слово, что не буду буянить, пытаться утопить эту чертову подлодку или сделать себе харакири. Но это все. Больше я ничего вам обещать не могу.

– Ну, вот и славно, вот и славно! – обрадовался толстяк. – А то уж я стал опасаться, что вы снова запрете сами себя в давешнем ящике. Но коли вы действительно объявляете перемирие, то, будьте любезны, переоденьтесь, кое-какая одежда имеется в этом шкафу. Ваша-то, я гляжу, совсем превратилась в лохмотья. Правда, это не парадная форма морского пехотинца – уж извините, – а обычная матросская роба, зато чистая и выглаженная. Не будете ничем отличаться от японца. Ха-ха-ха, шучу! Для японца вы слишком мало преданы их микадо. Зато я приглашаю вас сегодня на званый обед в кают-компанию. Не удивляйтесь, на самый настоящий раут. Соберемся вечерком снова все вместе, как в старые добрые времена! Кстати, эта каюта теперь ваша, и она в вашем полном распоряжении. Правда, один японский ниндзя (ну, да вы все равно пока не знаете, кто это) всегда будет снаружи и будет следовать за вами, но тихо и ненавязчиво, как тень. Поверьте, они это умеют. Уж таковы здесь правила местного гостеприимства. Поэтому, – посерьезнел лицом Томпсон, – покуда за вами не придут, не надо выходить из каюты. Ради вашего же блага. Что делать, à la guerre comme à la guerre – на войне, как на войне… Да, чуть не забыл: в бюро вы найдете кое-что выпить – не то чтобы очень, честно говоря, так себе, но, надеюсь, это поможет вам немного вернуть себе душевное равновесие. Мы сегодня еще, я надеюсь, увидимся в другой, более приятной обстановке.

С этими словами благодетель извлек из кресла свою монументальную фигуру и величественно удалился.

Помещения подводного корабля никогда не спутаешь ни с какими другими. Они пахнут краской переборок, мелко вибрируют от работы силовой установки, многозначительно поскрипывают от перепадов давления, – в общем, живут своей особой, собственной жизнью. В буквальном смысле, ибо именно они отделяют жизнь от смерти.

«А, кстати, эта вибрация означает, что мы движемся, значит, погрузка была завершена, и лодка, оставив остров, держит курс в пункт своего назначения, – размышлял Ланселот. – Убивать меня пока вроде никто не собирается, хотя нельзя наверняка утверждать, что так будет всегда, да и в живых таких свидетелей обычно не оставляют. Значит, они уверены, что я никуда не сбегу, а могу быть полезен. Но предложение Томпсона какое-то двусмысленное: работать на немцев, но не совсем. Как это понимать? Или потенциальный наниматель, скажем так, не совсем немец? А кто еще, черт подери, у нас не совсем немец? Черт с рогами? Во всяком случае надо сделать вид, что я согласен. Попытаюсь узнать, что они тут намереваются устроить. Если что-то действительно опасное, попытаюсь пустить эту шнягу ко дну, если, конечно, удастся. Если же нет, я ведь ничего не теряю, сейчас я и так и так должен был бы кормить акул. Прав Томпсон, на войне как на войне».

Ланселот открыл шкаф, где обнаружил простую, но чистую и выглаженную матросскую робу без знаков отличия, в которую и обрядился, скинув то, что когда-то было формой американского морпеха.

В деревянном ящике бара, вопреки своему тайному ожиданию, он не обнаружил ни виски, ни коньяка, ни какого-либо другого достойного напитка, а лишь бутылку рисовой водки – саке и крошечные фарфоровые чашечки, из которых ее, видимо, полагалось пить. Японская водка оказалась сладковатым слабеньким пойлом, и, отхлебнув несколько глотков прямо из горлышка, он вернул бутылку назад. Тем не менее спиртное помогло расслабиться и почувствовать себя более уверенно.

– Ну вот, теперь я почти ничем не отличаюсь от жителей Страны восходящего солнца, – иронически сказал он, посмотрев на себя в зеркало, укрепленное на передней стенке шкафа. – Интересно, что они чувствуют, как думают? Вроде почти такие же люди, как мы, но на деле у меня, наверное, больше общего с какой-нибудь нью-йоркской дворнягой, чем с любым японцем. Мы – как с разных планет. Отчего это так? Впрочем, здесь командуют, если верить Томпсону, немцы – как-никак старая европейская нация. Наверное, с ними можно будет найти общий язык? Ну, поживем – увидим.

В этот момент дверь в каюту открылась, и на пороге возник японский офицер, за которым маячили фигуры двух вооруженных матросов.

– Следуйте за мной, – с характерным акцентом произнес японец по-английски.

– Куда это? – поинтересовался Ланселот.

– Вас желает видеть капитан этого судна, – вежливо заявил японец, жестом приглашая Ланселота выйти в коридор. Офицер шел впереди, а матросы сзади, так что он чувствовал себя под конвоем, хотя руки связывать ему на сей раз не стали.

Путь во чреве подводной лодки оказался неблизким. Она была невероятно велика, но тем не менее внутренние проходы были очень тесными. По их стенам вились бесчисленные трубы, были укреплены в невероятном изобилии какие-то маховики, манометры и прочие приборы. Они миновали несколько длинных отсеков и раза два поднимались по металлическим трапам куда-то наверх, очевидно на выше расположенные палубы этого подводного крейсера. Переход из отсека в отсек происходил через люки, каждый из которых закрывался тяжелой переборочной дверью. Наконец они пришли, потому что японец приказал остановиться и распахнул серую металлическую дверь, а когда Ланселот в нее вошел, то обнаружил, что оказался в довольно просторном помещении, по-видимому кают-компании.

Обычно на подводных лодках кают-компания представляет собой просто закуток – нечто вроде расширения общего коридора со столом для офицеров, но здесь, учитывая впечатляющие габариты субмарины, она выглядела полноценным залом с большим прямоугольным столом посередине, кожаными диванами по двум боковым сторонам и рядом шкафов из какого-то красивого, видимо, ценного дерева у противоположной стены. Пол украшал роскошный ковер, а на потолке красовалось сверкающее хрустальное полукружье большого электрического светильника. Но даже не это поразило Ланселота, а состав публики, которая восседала за покрытым белой скатертью и роскошно сервированным столом.

Первое, что ударило его как обухом по голове, была сидевшая рядом со своим супругом Джейн. Она была облачена в снежно-белое одеяние, похожее на морской офицерский китель, только без погон. Выглядела баронесса просто прекрасно. Казалось, приключения последних недель не оставили на ее посвежевшем лице никакого следа, если не считать густого загара, который, впрочем, ей чрезвычайно шел. Она точно не напоминала собой пленницу, более того, Ланселоту показалось, что, когда он вошел, на губах его недавней подруги еще не стерлась кокетливая улыбка, обращенная к кому-то из собеседников. От этой идиллической картины душу бравого морпеха наполнило столь горькое разочарование, что глаза его на миг застлал туман и он немного пошатнулся. Но, быстро овладев своими чувствами, Ланселот принялся оценивать общую обстановку.