Георгий Антонов - Буржуйка

— Я Гоча. А это — Агнесса, — он указал широким жестом на тело голой женщины, раскинувшееся в бесстыдной позе возле косяка.

— И что вы здесь делаете?

— В карты играли, — улыбка кавказца была обезоруживающа, и Красков нехотя опустил ствол.

— Цирк! Значит, теперь это так называется? Больше тут никого нет, надеюсь?

— Мамой клянусь! — в искренности грузина трудно было усомниться.

— Гражданка Солнцева! Можете войти! — Вика влетела в комнату и замерла, пытаясь переварить представшую её взгляду картину.

— Агнессу ты сковородкой приложил? — профессионально осведомился Красков.

— Шутишь, начальник. Сама упала.

— Ясно, — вздохнул Антон. — Вор, значит. Сколько ходок?

— Много, слюшай. Пять, шесть… Какая разница? Теперь можно мне с Викторией Романовной тет на тет перетереть?

— Нельзя. Излагай сухо, чётко, по пунктам — а мы с Викторией Романовной будем тебя очень внимательно слушать. Итак?

— Может, хоть по кофею? — обречённо осведомился Махач.

— Идёт! — Антон подмигнул Вике, и вскоре вся троица уже сидела перед горящим камином в гостиной зале, щедро подливая в чашечки «эспрессо» самый натуральный «мартель».

— Ну и, конечно, пацаны неправы были по понятиям. Они уже наказаны мной лично. Вот ваш паспорт, Вика. И телефон, — Гоча щедрой рукой выложил перед Викой всё, что было им украдено накануне. — Связи нет, к сожалению. Деньги — можете пересчитать. А это вам от меня, — перстень с крупным изумрудом зажёг в глазах телеведущей огонёк неподдельного интереса. Антон, ревниво глядя на её лицо, не смог удержаться от саркастической гримасы.

— Вот только, если вы не знаете… — голос Гочи выдал волнение. — Мама ваша…

— Что такое? — Вика нехотя оторвала взгляд от дивной безделушки.

— Мама заболела серьёзно очень. Совсем плохо, — Гоча сокрушённо покачал головой. За столом воцарилась тяжёлая пауза.

— И Доярский просит вернуть Полкану папку из дупла. Я не знаю, что за папка-шмапка. Но, видимо, лучше вернуть. Да.

— Так… — до Вики, наконец, начало доходить. Она встала и, обойдя стол, нежно ухватила Гочу за лацканы. — Что тебе известно? Вообще, ты чей? Гебуха? Мать мою убили, да? — от взгляда в её дрожащие расширенные зрачки Махачу стало жутко. — Отца убили, а теперь мать? Отвечать! Антон, пристрели эту гниду! Нет, дай мне пистолет, я сама!

— Вика! Успокойся, это обыкновенный карманник. К тому же он обоссался.

— Да? — удостоверившись, что Антон сказал правду, Вика ослабила хватку.

— Говори, сучоныш. Маму убили?

Гоча молча кивнул. Кажется, грозу пронесло. В это время из прихожей раздался неясный шорох.

— Агнесса! — Махач мотнул подбородком в сторону двери. Антон, выватив пистолет, кинулся к выходу. Вика и Гоча последовали за ним. Агнессы не было.

— Ушла! Совсем голая, да? — Махач был обескуражен. Шмотки этой безумной твари, проигранные ему полчаса назад в очко, валялись неопрятной кучкой на полу возле кресла. Револьвер, правда, он успел заныкать до прихода гостей. Но это был его маленький секрет, столь же невинный, как способ открывания пластиковых наручников с помощью канцелярской булавки.

— Лошади! — сообразила Вика, выбегая во двор. Однако и белая кобыла, и гнедой жеребец смирно стояли у крыльца на привязи.

— Глядите! Вот ведьма! — Гоча первый заметил голую Агнессу, удаляющуюся галопом по тропинке между величественных сосен верхом на сивом животастом мерине. На плечах её реяла, подобно рыцарской мантии, пурпурная штора, сорванная в прихожей. Красков прицелился из «Макарова» с двух рук — но, ругнувшись себе под нос, так и не нажал на спуск. Поздно, Клава, пить «Боржоми», когда печень отвалилась.

— Ушла, билять! — выругался Гоча.

— Реально ушла, — кивнул Красков.

— Аэропорт Гавайи посадку разрешает. Ваша первая полоса, — раздалось на корявом английском в наушниках пилота Николая Бабова. Он отхлебнул из фляжки и выпустил шасси.

— Просьба пристегнуть ремни, — раздалось из динамиков в салоне, — Температура за бортом плюс тридцать один градус Цельсия… Кокосы отрываются. Экипаж желает вам всего лучшего на территории Соединённых Штатов Америки. Искренне надеемся, что скоро мы вас всех, блядей, ябанём ядрёной бомбой, а тех, кто выплывет, сожрут акулы и барракуды!

Последняя фраза была вовремя отключена на пульте бдительной стюардессой Снежаной, так что пассажиры даже не догадались, что первый пилот Бабов уже неделю, как пьян в говно.

Маша Чубак, перекинув через плечо увесистую сумку с долларами и ценными бумагами, сбежала по трапу на бетонную полосу. В воздухе пахло чем-то по-южному невыразимым. Следом за Марией бодро прокосолапил к выходу Никифор Черных с двумя чемоданами. Навстречу им из полицейского «крайслера» вышел толстый человек в форме шерифа с лицом аборигена.

— Хеллоу! Ай эм зэ шериф. Тшерных энд Тшубак? — прочёл он по бумажке.

— Йес, сэр! — Маша улыбнулась одной из лучших своих улыбок.

— О — кей! Алоха оэ! В машину, плиз.

Дорога вилась серпантином вокруг поросших яркозелёными джунглями холмов. Наконец затормозили у массивных ворот. Забор был обтянут поверху четырьмя аккуратными рядами колючей проволоки на фарфоровых изоляторах. Шериф назвал охраннику пароль, и «Крайслер» был пропущен внутрь.

— Приехали. Выходим, плиз, — жирный шериф услужливо распахнул дверцу. Плохое предчувствие с самого прилёта томило Никифора. Но когда его попытались принять под локти двое коричневых аборигенов в синей форме, предчувствие оформилось в понимание.

— You! Fucking niggers! — вывернувшись из неумелого захвата двоих мелкотравчатых полицаев, Никифор ударил их головами друг об друга и отшвырнул в кусты цветущей азалии. Толстый шериф прыгнул было ему на спину, но Ник, вспомнив уроки самбо из боевой юности, перевалил атакующего через спину и по привычке добил ударом каблука в рёбра. Под ботинком что-то омерзительно хрустнуло.

— Машка, линяем! — схватив её за руку, он ломанулся в заросли, но не тут-то было.

— Стой! Деньги, блять! — Маша Чубак, с неожиданной силой вырвавшись из рук Никифора, сунулась в салон «крайслера». Деловито перекинула за спину свою сумку и, выдернув с заднего сиденья оба чемодана Черныха, кинула их ему под ноги. Ник обречённо нагнулся за своей ношей. В пояснице что-то предательски хрустнуло и оторвалось.

— Вы окружены. Мордой в землю! — скомандовал на пиджин-инглише вынырнувший из-за кустов офицер охраны, держа их на мушке «кольта». — Вы имеете право хранить молчание, и всё такое, что там у нас по конституции. Сержант, этих в четвёртый барак.

— Но русские у нас все в пятом, сэр!

— А этих — в четвёртый, к колумбийцам! — мстительно ухмыльнулся начальник охраны лагеря.