Георгий Антонов - Буржуйка

На Никифоре застегнули пояс с пластитом, накинули поверх патриаршее облачение и, утрамбовав в медведя, повезли куда-то по бесконечным переходам — на встречу с подвигом.

Гоча в Царь-колоколе устроился на ночь с известным комфортом — Лариска оставила ему, чтобы не мёрз, соболью шубу, а от ужина переслала через верную карлицу Сундукею Полиповну корзинку со снедью.

— А это что, слушай? — строго спросил он горбунью, высвечивая фонариком стопку глянцевых буклетов.

— А это тебе матушка послала для чтения, чтоб не скучал.

— «Сокровища Грановитой палаты Кремля». Мля, она что — издевается? Ладно бы, «Плейбой», — но карлица, сверкнув бельмом, уже растворилась в ночи. Махнув с дула коньячку, Махач принялся зажёвывать его незнакомыми фруктами вперемешку со спаржей и балыком из каракатицы. «Дрянь какую жрут, ара, да?» — подумал он, растягиваясь на шубе под бронзовым куполом. «Братве рассказать, — не поверят… Ладно, глянем, что там за сокровища»…

Снаружи, несмотря на глухую полночь, царила суета, слышался лязг тяжёлой техники и маты рабочих. Гоча, выглянув, с удивлением понял, что Царь-пушку сняли с лафета и устанавливают в шахте стоймя. «Я их маму ибал! На кого нацелились, фраера?» — как все воры, Махач был религиозен. Первым делом у него мелькнула благочестивая мысль, когда все уйдут, вылезти и сделать сукам козью морду — скажем, обоссать порох. Но шум на площади не умолкал, и Гоча от нечего делать углубился в буклет. Чем дальше он читал, тем сильнее разгорались во тьме глаза карманника. Дойдя до Алмазного фонда, он окончательно забыл свои богоборческие позывы и принялся, сверяясь с местностью, запоминать схему помещений подземного хранилища. Где-то после полуночи Кремль несколько раз ощутимо тряхануло. «Пушка наябнулась!» — Гоча злорадно выглянул из своего гнезда — но гигантское жерло всё так же нагло торчало к небесам, разве что суеты вокруг него прибавилось. Двое в дорогих шубах отошли от объекта к тёмной громаде колокола.

— Да ведь смещение грунта было, ваше благородие!

— Ну, было. И что теперь? — капризно отозвался толстяк научного вида.

— Так ведь траектория выстрела…

— Траектория? А кто её теперь возьмётся перерасчитывать? Может быть, вы? — он сорвал с головы боярскую шапку и принялся обмахивать потное лицо.

— Ну, так доложить…

— Сами идите к Скоцкому и доложите! И будете наблюдать церемонию, сидя на колу на Лобном месте! И вообще, послушайте-ка, юноша, что я вам скажу по секрету… — двое отошли за угол, и дальше Гоча не слышал…

Утро коронации выдалось смурным — долго не хотело рассветать. Птицы тоже куда-то попрятались — может быть, их распугали патриотические марши и гимны. Динамики с утра помпезно гремели со всех перекрёстков взятого в кольцо мотострельцами центра. В свинцовом небе парили, сияя иллюминацией, трёхцветные дирижабли, украшенные портретами царицы и светлейшего. Красная площадь потихоньку наполнялась хорошо одетой публикой, но на лицах лежал всё тот же тревожный, свинцовый отсвет. По слухам, от ночных подземных толчков в нескольких высотках Сити-центра высыпались стёкла верхних этажей, но говорить об этом вслух не следовало. Через Спасские ворота в Кремль, как нечисть на шабаш, лезли чёрные лимузины с мигалками — сползалась местная VIP- кодла.

Граф Григорий, оценив обстановку на мониторах наблюдения, как штатную, щелчком убрал с эполета несуществующую пылинку.

— Государыня готова?

— Наряжают. Вот только…

— Что?! Опять нанюхалась с утра? Кто дал? Всех перепорю, уроды! Вколите ей там чего-нибудь — чтоб час сидела тихо и улыбалась. Что там Пёдор? А, впрочем, пойду сам проверю. Главное, чтоб в медведе не обгадился.

— Не должен. Его после клизмы не кормили, — щёлкнул каблуками предупредительный референт. Скоцкий окинул его тяжёлым взглядом. «Недавно вот и я так же перед Петиным тянулся… Да только врёшь, я не Петин. Подàвитесь Григорием Ефимычем!» Он быстрым шагом направился по коридору в арсенальную. Олимпийский Миша лукаво улыбнулся ему, проплывая над головой — его уже транспортировали подъёмным краном наружу. Скоцкий плюнул и вышел следом.

— Майна! — махнул крановщику толстяк в распахнутой бобровой шубе. Медведь медленно погрузился в жерло чудовищной мортиры. На поясе графа телефон грянул «Комаринского».

— Ваша светлость! Пора начинать, пожалуйте в собор.

— Небось, без меня не начнут! — Гришка глянул зачем-то на чёрное грозовое небо и направился сквозь строй опричников с примкнутыми штыками к заднему крыльцу собора.

— Товарищ подполковник, там у ворот дрезина наша, с лесоповала. На ней трое.

— Как трое? — Замов поднял лицо от подшивки «Огонька» за девятьсот семьдесят лохматый год. — У нас весь спецконтингент в расположении.

— Не знаю. Старшой их говорит, что из наших. КУма требует, мол, дело к нему.

— Ну, если дело — что ж. Введите. Требует он, понимаешь… Я сам кума вижу по большим пролетарским праздникам.

Дверь кабинета открылась, в комнату ввели старика Буржуя. Антон и Вика несмело протиснулись следом.

— Осýжденный Лентяев, статья 158-я, — отрапортовал старый вор; выцветшие глазки не сморгнули под пронзительным взглядом начальника режима. — К Петру Петровичу мы, лично типа.

— А типа лично у меня таких жуликов нету, — отрезал Замов. — Я свой контингент знаю. А вас я впервые вижу, гражданин хороший…

— А ты припомни, Зяма. Первую свою ходку, по гоп-стопу в семидесятом. Кто от вас тогда через запретку на бензопиле выломился? Ну?

— Буржуй? — лицо подполковника начало растягиваться в недоверчивой кривой улыбке. — Живой? Откуда ты, чукотский городовой?

— С воли. Петровичу скажи — от дочери ему поклон привёз.

— Знаешь, Петрович вообще давно оттуда днём не выходит, — Замов ткнул пальцем в пол.

— Последний поклон, Зяма. Скажи. Он выйдет.

Подполковник скрылся за железной дверью, и его не было минут десять. Потом дверь открылась, и оттуда в кабинет шагнул персонаж фильма ужасов. Из обтянутого землистой кожей черепа глядели, не мигая, страшные пустые глаза без ресниц, и Вика судорожно вцепилась в рукав Антона.

— Ну, здравствуй, Пётр Петрович, — Буржуй смело шагнул навстречу страхолюдищу. — Всё молодеешь. Узнал меня? Где можем приватно побеседовать?

— Проходите в лабораторию! — без голоса хрипло пропищал кум, надавливая какой-то клапан у себя на горле. Они спустились по металлической лесенке в бункер, загромождённый приборами. В углу мерно гудела силовая установка, а возле неё в кухонном алюминиевом бачке с надписью «второе» горкой громоздились тёмные кристаллы правильной формы.