Щепан Твардох - Эпифания викария Тшаски

- Пан ксёндз понимает? – спросила она, даже не осознавая, когда все свои мысли начала шептать сквозь закрывающие лицо ладони; тихо, но так, чтобы сидящий рядом поп ее услышал.

- Прошу прощения, нет, не понимаю, но я пани слушаю.

- То было так смешно, ведь я уже тогда видела, что растрачиваю собственную жизнь, черт, мне было всего пятнадцать, разве не смешно? Ну кто поверит пятнадцатилетке, у которой сплошные пятерки в хорошем лицее, будто бы она тратит жизнь напрасно? А потом экзамены на аттестат зрелости, сплошные пятерки, социология в Варшавском Университете, диплом с отличием, мне предлагают аспирантуру, но я сама не хочу, получаю работу в "Фикциях", главред – хороший приятель отца, но уже через полгода мне стало известно, что даже если бы мой отец записался в Лигу Республиканских Правых, меня все равно держали бы в газете, потому что я была лучшей, но жизнь тратилась впустую, пан ксёндз понимает? С мужиками – без смысла, с приятельницами – без толку, с работой – напрасно, ничего не имело смысла. Словно пылинки в воде, броуновское движение, пан ксёндз физику помнит? И так я, блин – прошу прощения – и живу.

Малгожата замолчала.

- Пани Малгося, езжайте в Варшаву, к себе, там вам следует отдохнуть. И оно как-то все уложится, - через какое-то время сказал священник.

- Как-то все уложится, - бессознательно повторила Малгожата.

- Ведь все делается не так сразу, пани Малгося. Тут надо неспешно, по кусочку…

Какое-то время они сидели рядом, снова молча. Ирландия – нет, там гадко; и не Лондон, потому что там слишком много поляков. Остаются только Штаты.

- А не хотела бы пани исповедаться?... – рискнул через минуту настоятель.

Малгося окинула старика удивленным взглядом.

- Пан ксёндз, наверное, с ума сошел, - рассмеялась она.

- Ну, раз уж вы хотели стать кухаркой в плебании… - обиженно заметил священник.

Малгося отправилась собирать чемоданы, все заняло у нее четверть часа. Впервые за три дня она вытащила ноутбук из сумки, подключила к мобильному телефону, запустила сеть. Ввела логин и пароль в электронный банк, в очередной раз обрадовалась размеру собранных на счету средств, оставшихся после продажи квартиры. В отделениях сумки отыскала свой паспорт, для уверенности глянула на вклеенную в него американскую визу, результат служебной командировки в Чикаго два года назад – замечательно, она будет действительна еще восемь лет. Малгожата зашла на сайты нескольких авиакомпаний: Lot, KLM, Lufthansa, достала из бумажника кредитную карточку, набрала номер и купила билет "аэропорт Окенче – аэропорт Кеннеди". Бизнес-класс. Она надела пальто, навьючилась сумками и спустилась, пройдя без слова мимо до сих пор сидевшего на ступенях священника, открыла двери, но в конце повернулась. Несколько мгновений собиралась, но, наконец, выдавила из себя с трудом:

- С Богом, пан ксёндз.

Тот кивнул.

- С Господом, пани Малгожата.

Женщина вышла из временной плебании и остановилась в оранжевом свете уличного фонаря, со своим рюкзаком, чемоданом на колесиках, второй сумкой, ручной, и с сумкой для ноутбука. Падал снег. Малгожата подняла голову и подставила лицо падающим снежинкам.

+ + +

Санитарка в синем свитере, надетом на халат, открыла ворота; серый bmw вкатился во двор Государственной Больницы для нервно- и психически больных в Рыбнике [103]. Водитель припарковался, быстро выскочил, обежал автомобиль спереди и открыл пассажирские двери. Из автомобиля вышел архиепископ Михальчевский, поправил сутану, застегнул пуговицу пальто и надел перчатки. Из административного здания выбежал директор больницы и расплылся в приветствиях и благодарностях. Архиепископ отсек поток его слов:

- Где я могу найти пациента Тшаску?

Директор послушно замолчал, после чего головой указал на одно из зданий, такое же, как и все остальные, мрачное прусским, монументальным спокойствием, цвета бордового кирпича. Хоршего такого германского кирпича, будто фарфор блестит, теперь такого уже не делают, - подумал архиепископ.

- Третье отделение, общее психиатрическое, - сообщил врач и глянул на тонкую стопку листков – историю болезни:

- Тшаска Ян, лет столько-то и столько, родившийся, имя отца, матери. Анамнез: психическое расстройство неопределенной природы, - прочитал он нараспев, время от времени пялясь на церковного сановника . – Койка номер двадцать пять. Мы предоставили ксёндзу отдельную палату.

Архиепископ решительным шагом направился по убранным от снега аллейкам в сторону указанного отделения. – Сейчас ксёндз на седативных препаратах, мы даем ему фенактил и допокол лошадиными дозами, так что я не очень-то ожидал бы чего от этой встречи, - молотил языком директор, продвигающийся за архиепископом мелкими шажками, - ваше Высокопреосвященство…

- Преосвященство, - перебил чиновника церковник.

- Не понял?

- Уж если вы желаете меня титуловать, прошу делать это правильно. Кардиналом я еще не стал, так что меня следует титуловать "Ваше Преосвященство", а не "Ваше "Высокопреосвященство".

- Ну да, прошу прощения, Ваше Преосвященство. Вашему Преосвященству наверняка известно, что главным организатором принудительного приема сюда ксёндза викария был ксёндз архиепископ Зяркевич? Местный ординарий, вроде как, хотел дело затушевать, что было возможным, хотя и трудным делом – ну, вы же понимаете, все те взрывы и двенадцать трупов за один день, это все те исцеленные, что неожиданно умерли – так что гливицкий епископ хотел отослать ксёндза на какую-то незаметную учебу в Рим с запретом возвращаться в Польшу в течение десяти лет, пока все не забудется. Но после той статьи, ну, Ваше Преосвященство понимает, что я имею в виду, со всеми теми рапортами из Института Национальной Памяти, которые, вроде как, выплыли из окружения отца ксёндза Тшаски, Зяркевич уперся, будто бы викарий опасен, потянул за какие-то нити в прокуратуре. Здесь были и отец с братом викария, старик только сидел возле кровати и плакал, а молодой ругался на чем свет стоит, угрожал мне, кричал, что он еще вернется, что мы еще попомним, потом… - Тут до директора дошло, что архиепископ его не слушает. – Вообще-то, он должен был лежать в психиатрическом судебном отделении, но я нарушил принципы и положил его в общем…

Михальчевский знал дело лучше всех остальных. Они вошли в здание, архиапископ снял пальто и подал его директору. Они поднялись по ступеням, возбуждая любопытство большинства пациентов. Какой-то шизофреник, увидав сутану с пурпуром, начал дико выть. Они дошли до дверей, обозначенных цифрами "25-27".

- Две койки мы выставили, ксёндз лежит там сам.

Архиепископ вошел, захлопнув дверь перед самым носом директора.

Он сел на табуретке у изголовья кровати. Изолятор был устроен так, чтобы быть похожим на комнату. На окне были приятные шторы, у стены стоял шкафчик, над кроватью висел какой-то пейзажик и псевдоправославная икона Богоматери.