Лалин Полл - Лед [litres]

– Сэр? Вы в порядке? – спросил кто-то из них.

– Мальчики, – ответила Мартина, – эта неделя была очень напряженной. Идите налейте себе чего-нибудь. Мы подтянемся к вам позже.

Шон ничего не чувствовал, кроме жжения в пальцах. Кингсмит наклонился к нему.

– ПТСР, – прошептал он ему в ухо, – галлюцинации, наваждения. Стресс дознания вполне может вызвать такое. – И еще тише: – Как и чувство вины. Так говорит Дженни Фландерс.

Услышав это имя, Шон попытался вывернуться, но поскользнулся и сполз с дивана. Кингсмит усадил его обратно.

– Мартина, наш мальчик слегка перебрал, и я его не виню. Лучше ты сама скажи слово о Томе. Он уже не в состоянии.

Мартина присела на корточки рядом с ним. Шон увидел тревогу и недовольство в ее глазах. Ее золотистая рука приобняла его.

– О, милый.

Шон ускользал в темноту, сознание отключалось. Джо забрал у него телефон. Нужно было удержать Мартину. Он попытался взять ее за руку, но схватил за платье. Она отшатнулась, и ткань порвалась.

– Ты прав, – кивнула она Кингсмиту. – Уведи его. Мне правда жаль.

– Не волнуйся ни о чем, – сказал он. – Тебе тоже пришлось нелегко, принцесса, а мне не впервой нянчиться с ним. Я о нем позабочусь.

Зеленое платье исчезло, и Шон почувствовал, как Кингсмит поднимает его.

– Когда ты так измотан, – сказал Кингсмит ему в ухо, ведя к лифтам, – даже сок может свалить тебя. Тебе повезло, что я оказался рядом.

Вышколенные лифтеры тактично не замечали перебравшего гостя, сопровождаемого старшим и весьма солидным приятелем. Шон почувствовал, как лифт поднимается, золото и зеркала поплыли, и он закрыл глаза. Дверцы раздвинулись с долгим шипением, и он заковылял по мягкому, упругому ковру – Кингсмит крепко держал его, подставив плечо и обхватив за талию. Что бы он ни выпил, действие напитка начинало усиливаться.

– Ты просто проспись, Шон, мальчик, – прохрипел Кингсмит ему в ухо, – чтобы я мог быть уверен: ты не выкинешь никакой хрени со своим телефоном, хотя я тебе все сказал.

Прислонив Шона к стене, он открыл дверь карточкой.

– А я-то думал, проблема была в Томе.

Он открыл дверь и, быстро оглядев пустой коридор, впихнул Шона в номер. Дверь захлопнулась за ними.

Шон рухнул на ковер, ударившись лицом, но не почувствовал боли. Он увидел элегантные черные туфли Кингсмита перед самым носом, затем одна из них отдалилась.

Удар в живот выбил весь воздух из его легких, но боли не было. Он услышал приказ вставать, что и так пытался сделать…

Едва встав на колени, Шон снова оказался на полу, и посыпались удары – он механически считал их: один, два, три…

Шон инстинктивно свернулся, поджав колени и давясь от кашля. Кингсмит поднял его на ноги, порвав рубашку. Ног Шон не чувствовал – только приземление спиной на что-то мягкое…

Шон распростерся на диване, а Кингсмит уселся на него и нагнулся к самому лицу. Кулаками по лицу – раз, другой, – и в сознании Шона возникли айсберги с той картины, огромные, величавые айсберги с зеленоватым отсветом внизу…

Его тело содрогалось под ударами, но он видел только айсберги – причудливые формы, озаренные розовым светом…

– Устал и перегрелся.

Кингсмит слез с него и отступил, тяжело дыша.

Шон пришел в сознание, оттого что ему плеснули воду в лицо. Он закашлялся. Все тело ломило, и он вскинул руки, пытаясь ухватиться за что-то. Запахло виски, и он услышал знакомый голос.

– Ты знаешь, что произошло, Шон, мальчик? – Кингсмит взял его за воротник, словно готовясь ударить вновь. – Тебе нужно было проветриться, и ты ввязался в драку на улице, с каким-то гребаным таксистом, которому мне пришлось сунуть денег, чтобы избежать скандала. Ты. Повел себя. Очень глупо! Повезло, что я там оказался!

Прозвучал сигнал лэптопа, Кингсмит поднялся и подошел проверить. Он отпил виски из стакана, а затем приблизился к Шону и влил ему в рот остальное.

– Какая досада! Но ты же, мать твою, не мог остановиться, а?! – Он ударил Шона по лицу наотмашь. – Ты ленивый, жадный, маленький ублюдок, и поэтому я должен возиться с тобой. Ты меня слышишь? Сколько я всего для тебя сделал… Но от тебя, мать твою, не дождешься никакой лояльности!

Шон чувствовал, как Кингсмит молотит его кулаками, но наркотик заглушал боль.

Все они были точно дети, но они хорошо послужили нам.Они временами испытывали наше терпение и играли на наших нервах; но так или иначе они доказали свою преданность и пользу. Кроме того, не следует забывать, что я знал каждого члена племени на протяжении почти четверти века, прежде чем стал относиться к ним с добротой и приобрел личный интерес, что должно испытывать всякому человеку в отношении представителей низшей расы, привыкших уважать его и полагаться на него на протяжении большей части его сознательной жизни. Мы снабдили их всех самым необходимым для жизни в Арктике более лучшего качества, чем они когда-либо имели, а тех, кто принимал участие в санном путешествии, а также в зимней и весенней работе на северном побережье Грант-Ленда, мы наградили столь щедро, что они заделались у себя арктическими миллионерами.

За полчаса до того, как над Лондоном взошло солнце, когда большой бальный зал отеля «Кэррингтон» давно был приведен в первоначальный вид, а фотографию Тома Хардинга увезла к себе домой восторженная официантка, Шон проснулся ни жив ни мертв, чувствуя боль во всем теле. Он повернулся на бок, желая дотронуться до Мартины, но рядом никого не было, и он вздрогнул, когда его лицо коснулось чего-то твердого и холодного. Он услышал непонятный рокочущий звук и понял, что лежит на полу. Очень медленно он открыл заплывшие глаза.

Он лежал на ковре между диваном и кофейным столиком. Когда он медленно повернул голову, боль отдалась во всем теле, но он инстинктивно понял, что нужно молчать. Ковровая дорожка вела в темноту соседней комнаты, откуда и доносился рокочущий звук. Человеческий храп. Шон различил тяжелые золотые портьеры. Коврики. Большущие вазы с цветами. Серебристый прямоугольник ноутбука на столе. Это был люкс Кингсмита, и произошло что-то плохое.

Язык обследовал скользкие сгустки по краям губ – и Шон сплюнул один на ковер. Темное кровяное желе облепило все зубы. Он не мог понять, почему здесь лежит, но головная боль, накатывавшая с каждым ударом сердца, заставила снова опустить голову на ковер. Кишки скручивало от тошноты. Сквозь стекло кофейного столика он увидел граненый стакан с водой. Медленно потянувшись к нему, он заметил кое-что еще. Снизу к столешнице была прикреплена круглая серебряная кнопка. Круг матового металла с блестящим углублением в центре. Подавив стон, Шон повернул голову, чтобы убедиться: Кингсмит его не видит. Тогда он подтянулся и открепил кнопку.