Александра Бракен - Темные отражения. Темное наследие

– Я знаю, вы теряетесь в догадках, что же я могу вам предложить, – начала я, приняв более расслабленную позу. – Мы недавно появились здесь и не понимаем, как здесь все устроено. Пока что. Но ты права, мне известно, каково это – лишиться свободы. И понимать, что ключ от нее – вне твоей достижимости. Но на самом деле это не так.

Приянка покосилась на меня, явно не понимая, к чему я веду.

– Подобные места существуют, чтобы полностью лишить нас достоинства, чтобы заставить нас подчиняться. Они знают, какова наша сила, и хотят потушить ее пламя. Хотя нам не говорят, что мы «слишком молоды, чтобы понять» или что нам нужно «подождать и послушать старших», делается все, что можно, чтобы уничтожить наш потенциал, не дать нам совершить невероятное. Эти люди, – я показала вверх, – действительно считают, что они выше нас, лучше. Им наплевать, если мы умрем. У них просто станет меньше работы. Вероятно, они на это и рассчитывают.

Дети согласно загудели. Милашка наклонилась вперед, опираясь руками на колени.

– Охранники называют вас зверьем. Не детьми, не «пси», даже не уродами. Зверье – дикие животные, на которых охотятся ради забавы. Меня тошнит от этого. Мне хочется кричать, и я знаю, что вы все чувствуете то же самое. Когда-то я позволяла таким людям причинить мне вред. Они пытались сломать меня, и черт побери, им это почти удалось. Но я не позволю им так же поступить с вами. Даже если это будет последнее – или единственное – что я сделаю в своей жизни, я хочу помочь вам выбраться отсюда. Вы заслуживаете свободы. Мы заслуживаем большего, чем такая жизнь. Нам в наследство досталась тьма. Но они не знают, что мы научились расти в этой тьме и создавать собственный свет.

Повторение, гипербола, диалогизм, перечисление, замечательные риторические приемы, которым меня научили Мэл и наши спичрайтеры, – это пули, которые попадают в самое яблочко мишени. Но важнее всего – говорить от чистого сердца.

Я снова встретилась взглядом с Милашкой.

– Знаешь, что произошло в Термонде в тот последний день?

Она улыбнулась мне.

И я улыбнулась ей в ответ.

Самая сложная часть плана заключалась вовсе не в том, чтобы убедить всех участвовать. Сложнее всего было придумать причину, по которой мы могли собраться в одном месте, не вызывая подозрений – но так, чтобы внимание охраны сосредоточилось только на нас.

« Я не могу изменить мир, я могу изменить лишь себя…»

Я посмотрела туда, где стоял Макс. Остальные текли мимо него, как поток воды разбивается о камень, но он не открывал глаз, не отвечал на их любопытствующие взгляды. Он просто повторял эту фразу, снова и снова.

Я не знала, как объяснить ему, что на самом деле это не так. Даже один человек обладает достаточной силой, чтобы изменить множество жизней – к лучшему или к худшему. Это зависит от того, во что он верит, от того взаимопонимания, которое возникает, когда человек оказывается в нужном месте в нужное время. Но я догадывалась о том, что он чувствует, – возможно, лучше, чем остальные. Я не могла контролировать мир, потому и решила контролировать свой голос. Когда жизнь становилась невыносимой и казалось, что двигаться вперед невозможно, проще было идти небольшими шажками, а не пытаться делать широкие.

– Ты уверен, что готов? – спросила я Макса.

Все мы задержали дыхание, когда Приянка отключила его имплант. Ничего не случилось – только разряд статического электричества пронзил его тело, но с этого момента он не переставал дрожать. Двое ребят Милашки переходили от палатки к палатке, подводя к девушке тех, кто в ней жил, – группами по пять-десять человек, что заняло без малого два часа. Некоторые отказались отключать устройство, но те, кто прошли обратную процедуру Приянки, носились по Бездне, словно в их жилах растекался огонь.

Среди них было немало Синих и Желтых, а еще несколько отвергнутых Мерсером Зеленых – Кинеты, Искры и Одаренные. Придуманные Приянкой названия отлично подошли, чтобы разобраться, кто есть кто, не рискуя, что подслушают солдаты. Имена, которые мы даем сами себе, всегда имеют больше смысла, чем ярлыки, которые нам навязаны.

Наблюдая за тем, как дети возвращают себе свои способности, я представила, как электричество зажигает гирлянду. Когда они по отдельности, каждый лишь слабо сияет, но вместе они выглядят ослепительно. Они будто сбросили ту часть себя, которую превратили в броню, и снова позволили себе чувствовать.

Когда первая искра силы снова зажглась в их сознании, большая часть детей захотела тут же проверить себя. Но Милашка останавливала их.

– Ничего не делайте, пока я не подам сигнал, – повторяла Милашка каждой группе ребят. – А то я сама вас прибью. Слышите? Подождите всего час. Придется подождать, а то нам всем кишки выпустят.

– Макс? – позвала я на этот раз немного громче. Собравшиеся в палатке старались говорить только шепотом, обсуждая планы под ее прикрытием. Макс смотрел на Романа и Приянку, которые совещались с несколькими Кинетами постарше.

Роман предложил держать младших детей в стороне, чтобы те не пострадали, пока не завершится первая фаза прорыва. После того как Макс закончит здесь, он тоже отправится к ним в палатку, чтобы переждать самую тяжелую и опасную часть сражения.

От звука моего голоса парень вздрогнул, а затем провел по голове дрожащей рукой.

– Прости, я задумался… Я думал, они испугаются.

– Я тоже, – призналась я. В таких ситуациях немного страха, пожалуй, не повредит – он помогает оставаться настороже.

– Приянка может включить его снова, когда мы закончим, – напомнила я, – если ты этого захочешь.

– Нет, не в этом дело, – откликнулся Макс. – Я просто… забыл, каково это. Будто шторм, запертый под черепной коробкой. Если прохожу мимо кого-то, кто думает о другом человеке или скучает по кому-то, сила хочет вырваться на волю. Найти его.

– Поймать рыбу, – проговорила я, вспомнив, что говорила о нем Приянка.

Макс кивнул.

– Лана иногда использовала свою способность на нас, когда только училась ею управлять, – проверяла, имеет ли Рубеж границы силы, понимаешь? Эти моменты тишины казались мне облегчением. Когда я пытаюсь выловить кого-то, мой мозг будто горит в лихорадке. Я не могу отличить свою реальность от чужой. Иногда я подсоединяюсь к другому человеку и рыбачу, хотя и не хочу этого, и вижу то, чего не следовало бы.

– В этом нет твоей вины, – сказала я. – То же самое случалось и с Руби, пока она не научилась себя контролировать.

– Я задумывался об этом тоже, – снова закивал он. – Раньше я много думал о ней, пытался отгадать, каково это на самом деле. У папы было множество теорий насчет того, как работает ее способность. Он был одержим ею, так же как и Мерсер.