Максим Забелин - Ключевой [litres]

– Ты понял, Сероп? Это он? Он – Хранитель? – повторил я.

– Нет, – даже не дожидаясь ответа старейшины, сообщил мне переводчик. – Хранител – нет. Ортюллю – нет.

– Хранителя здесь нет?! А где он? Это тогда кто? Мне нужно найти Хранителя! Нужно вернуть мою жизнь! – закончил я практически в отчаянии.

В этот момент старик начал говорить сам. И тут я понял, насколько заблуждался относительно его силы. Голос у него был скрипучий. Казалось, за долгую жизнь связки окончательно утратили свою способность к изданию нормального звука. Старейшина просто натужно шептал, даже шипел. Каждый звук давался ему с большим трудом. Это был, скорее, набор гортанных выкриков.

– Кто… спрашивать? – неуверенно перевел мне толмач. – Кто… хотеть… знать?

– Как кто? – изумился я. – Я хочу знать! Я спрашиваю!

– Ты спрашивать – ты знай! – Добавил он, косясь на старейшину.

– Что за бред?! – вспылил я. – Как я могу знать?! Я потому и пришел сюда, потому что сам не знаю. Я так долго искал это место, прошел через столько! Мне нужен ответ, мне нужен Хранитель. Если его здесь нет, пусть укажет мне путь! Пусть скажет, что он знает о нем, что он знает об Источнике? Мне нужна информация, хоть что-то…

– Вейд ми́рари! – вдруг выкрикнул старейшина.

– Что? – Я удивленно пожал плечами. – Что это значит?

– Я не знаю, – переводчик бросил быстрый взгляд в сторону старейшины, – язык много лет… давно…

– Древний язык? – переспросил я.

– Да, древний язык. Не знай… Сейчас… – и он вновь с почтением обернулся к креслу, попытался уточнить, но старик в ответ лишь издал странное шипение, как открывающаяся бутылка газировки. Видно, совсем трудно было ему разговаривать, болезному. Переводчик, услышав это, засуетился:

– Ты должен… благодари… и уходи, – сказал он уже мне, жестом показывая, что я должен склониться в поклоне.

– Нет, нет! – протестовал я. – Это все?! Как же мой ответ? Ты же сам говорил, что он звал меня!

Но Сероп не проявлял никаких признаков сочувствия. Он отвел взгляд и посмотрел на старейшину, словно извиняясь за поведение столь неразумного гостя. Тогда я тоже повернулся к старику и сделал последнюю попытку:

– Уходи – нет! Вейд ми́рари – что это значит, скажи мне?! Это очень важно, – голос мой слегка дрогнул, я вдруг ясно увидел ромашковое поле, где мой сынок бежал от меня вдаль с самолетиком в руке. Я с трудом сдерживал слезы и старался как можно ровнее дышать.

В этот момент покрывало шевельнулось – старик кивнул.

– Старейшина просит, иди, – подтолкнул меня переводчик, видя мое замешательство.

Я сделал полшага вперед и наклонился. Старик откинулся назад, поднял обе руки, и я увидел, как он удерживает в них какой-то предмет. Я понял, что он хочет отдать это мне, но как правильно взять, чтобы не нарушить здешние правила, не знал. Поэтому я просто сложил свои ладони, словно собирался умываться, и поднес их к рукам старика. Он отпустил свой подарок, и ко мне упало, блеснув отраженным светом из окошка, маленькое круглое зеркальце.

– Вейд ми́рари, – шепнул он.

Я даже не успел подумать, зачем оно мне, потому что в следующее мгновение произошла странная вещь. Отпуская зеркальце, старик коснулся моих ладоней своими руками. И я, наклонившись вперед, в тусклом свете увидел, что на руках у него нет пальцев! Точнее, это были какие-то бугорки, покрытые мелкими густыми волосами, я бы даже сказал… шерстью. Я четко ощутил ее прикосновение! Подняв голову, я встретился взглядом со старейшиной и обомлел – в темноте под покрывалом я отчетливо увидел два больших зеленых глаза! Ледяной холод пробежал по моей спине – я готов был поклясться, что прямо на меня смотрит исполинских размеров… Кот!

Я вдруг понял, отчего поза «старика» мне сначала показалась неестественной. Люди так не сидят! Моему изумлению не было предела. Вот тебе и Зеленый Глаз! Он и есть старейшина! Значит, сейчас я должен был сделать свой выбор? Я посмотрел в горящие ровным огнем кошачьи глаза.

– И что я должен сделать? – спросил я его и, не дождавшись ответа, продолжил: – Я выбираю своего сына. Я хочу вернуть его. Или хотя бы знать, что он есть, жив и что с ним все в порядке. Мне больше ничего не нужно.

Кот, как мне показалось, слегка кивнул, положил лапы на прежнее место, поставив их рядом друг с другом, и начал переминать. Это был он. Тот самый кот! На правой лапе я разглядел белое пятнышко…

Трудно описать мои чувства в эту минуту. Эти события – начало и конец моего путешествия – словно слились воедино. Между ними не стало времени. То есть я как будто оказался сразу в двух местах – здесь, в далекой деревушке на краю мира, в тесной палатке, и там, в своем центре вселенной, в моем доме, где по утрам будил меня детский смех.

Из оцепенения меня вывел голос переводчика.

– Друг, пора идти, – коротко произнес он с каким-то особым почтением. – Он отдал его тебе.

Я повернул зеркальце, глянул на свое темное отражение, затем сунул подарок старейшины в карман, кивнул и вышел из кибитки. Мне нужно было побыть на воздухе. Свет угасающего, но еще яркого солнца заставил меня зажмуриться. Ветер развевал полы куртки. Я поймал их и, немного повозившись с молнией, застегнул доверху. Полез в карман, достал и натянул шапку – на улице было чертовски холодно! Или, может быть, так подействовала встреча, что меня бил озноб?!

Я обернулся – у выхода из кибитки стоял, также жмурясь, мой переводчик. Подумав секунду, я решил его отблагодарить. Полез во внутренний карман и достал деньги. Отсчитав, протянул ему пару банкнот.

Однако тот отрицательно затряс головой. Здесь я заметил, что Сероп смотрит на меня определенно не так, как раньше. От панибратства не осталось и следа – он настороженно оглядывал меня, словно это таило в себе какую-то опасность. При этом он старался проявить всю вежливость, которой раньше не было и следа. Приложил правую руку к груди, как это бессознательно делал я перед разговором со старейшиной, и слегка поклонился. Видимо, он посчитал, что этот жест в моих глазах – верх учтивости.

– Ты! – произнес он, вкладывая в это слово сразу и раболепный ужас, и восхищение.

– Что? – машинально произнес я, поправляя шапку.

– Ты! – повторил он и указал на зеркальце, которое я сжимал в руке вместе с купюрами. – Вейд мирари!

– Да что это значит?!

– Это значит, что старейшина отдал зеркало тебе. Вейд мирари можно с древнего языка перевести как «знающий, что находится в зеркале», – заговорил он вдруг неожиданно складно. – Ты посмотрел в него. Там твой ответ.

Я вынул из кармана зеркальце и повернул его к себе. Мое отражение: небритое, раскрасневшееся на морозе лицо, криво сидящая на голове шапка, да еще и надетая задом наперед – шов проходил почти посредине лба. Застегнутая до шеи куртка. Все тот же я, что и раньше. Особо ничего не изменилось.