Сергей Кузнецов - Живые и взрослые [трилогия]

Эта мысль посетила дядю Колю семь лет назад – и все эти годы он находил ей новые и новые подтверждения. Цинизм студентов Академии рос от выпуска к выпуску, каждый год появлялись новые НОМы, иногда вполне невинные, а иногда уже прямо заявлявшие о том, что стремятся преодолеть Границу…

– Конечно, Николай Михайлович, я оправдаю ваше доверие, – говорит Ступина. – Я могу быть вам еще чем-то полезна? – и заглядывает в глаза с деланым восхищением и преданностью.

– Нет, спасибо, – отвечает дядя Коля, – на сегодня все. Держите связь через обычные каналы, еженедельно, а во время Фестиваля – ежедневно.

Девушка идет к двери. Хорошенькая, отмечает про себя Николай Михайлович. И деловая. К тому же, в отличие от Димы-Блейзера, у нее, похоже, нет личных интересов – так что можно рассчитывать на хорошую работу.

После ухода Ступиной дядя Коля готовит доклад для «динозавров». Меры безопасности, контроль, удаление из столицы нежелательных элементов… Могу заверить вас, что Граница крепка как никогда! На самом деле – наоборот. Дядя Коля давно уже подозревает, что каждое пересечение Границы ослабляет ее – будь то эксперименты проекта «ТФ-Супер», нелегальщина фридыха или почетные мертвые гости Фестиваля.

По большому счету, для того все и затевается.

Секретарша докладывает, что пришел Никита Лебедев, начальник штаба дружинников. Дядя Коля кивает: мол, пусть войдет.

Никита ему нравится, молодой да ранний, из тех циничных юных профессионалов, на которых можно будет опереться, когда придет время подвинуть старых зубров.

Никита докладывает, как идет подготовка к Фестивалю, но сразу видно, что пришел он не за тем. Дядя Коля терпеливо ждет: настоящие профессионалы прячут важную информацию среди рутинной трескотни, а вот новички приберегают на самый конец.

Так и есть: Никита уже встает и, словно только что вспомнив, протягивает через стол несколько машинописных страниц:

– Ах да, Николай Михайлович, подпишите, пожалуйста. Это еще несколько дружинников, из студентов.

Николай Михайлович проглядывает список, автоматически задавая вопросы: «Какие институты? Почему так мало девочек?» – но ответов не слушает, наблюдает за реакцией Никиты. На пятой странице парень явно напрягся: значит, здесь и надо читать внимательней.

Ого! Петрова, Логинова и Ламбаев. Все трое. Даже не раскидал их по разным страницам.

– А эти откуда взялись? – спрашивает дядя Коля. – Вроде в предварительных списках их не было.

Никита мнется. Это, конечно, Марина провернула, думает дядя Коля. Ой, Марина, ой, умница. Ну, не могла же она ожидать, что этот список ляжет к нему на стол.

– Если честно, Николай Михайлович, тут такое дело… меня за них очень попросили…

– Девушка, что ли?

– Бывшая, Николай Михайлович.

Ага, понятно. Девушку бросил, а самому теперь неудобно – решил, так сказать, искупить вину. Может, впрочем, оно и неплохо. Раз уж Марине так хочется на Фестиваль – пусть идет под присмотром. Как всегда: если что-то нельзя предотвратить – надо это возглавить и контролировать.

– Ну, если бывшая, тогда другое дело, – говорит дядя Коля и ставит подпись на последней странице. – Но учти, Никита, эти трое – под твою личную ответственность!

– Конечно, Николай Михайлович! – парень довольно улыбается.

Зря радуешься, думает дядя Коля. Случись что – я тебя, дурака, вытащу, и ты мне будешь по гроб жизни обязан. И вообще: ты бы никогда так не подставился, если бы знал Марину, как знаю ее я.

Интересно, думает Ника, они специально устроили Фестиваль летом, когда ночи совсем короткие? Если бы мертвые приехали зимой, у нас было бы минимум часов двенадцать без солнца, а не от силы шесть-семь. Вот и получилось: вроде мертвых пригласили – а их толком и нет. Днем гости заперты в отелях, в комнатах с опущенными темными шторами, а все концерты, круглые столы и встречи – только по ночам. Конечно, официально объявлено, что туда могут приходить все желающие, но Ника знает: это враки, состав участников каждый раз специально утверждается в штабе Фестиваля. Хорошо, что они с Гошей и Мариной просто дружинники: на круглых столах не выступают, в дискуссиях не участвуют, лишь следят за порядком. Их утвердили один раз (спасибо Никите), выдали им пропуска и форму, и теперь они свободно перемещаются между фестивальными площадками, словно между мертвыми мирами во время практики фридыха.

На фридых, конечно, времени не остается: ночью Фестиваль, а днем Ника вместе с Инной Биргер, Васей Портниковым и художником Мишей делает ежедневную фестивальную газету. Вообще-то Ника была уверена, что после того, как она отказалась написать статью про брахо Ивана, ее выгонят из «Молодости» – но ничего подобного, этот случай никто и не вспоминал, а когда Гирш сообщил, что во время Фестиваля они будут делать специальную газету «Молодость мира», Инна Биргер сразу сказала: ну, тут уж нам без Ники не справиться. Глупо, конечно, но Нике было страшно приятно.

Работа редакции начинается с восходом солнца, верстку вычитывают часам к четырем дня, и у Ники остается всего часов пять – короткий сон на диванчике в редакции, а потом ледяной душ, чтоб быстрей проснуться и бежать на Фестиваль. И в этом режиме почти неделю работает вся редакция газеты.

– Никогда бы не подумала, что в своем возрасте выдержу такой марафон, – говорит Инна Биргер, закуривая сигарету. – Но ведь потрясающе интересно! Я была однажды в Заграничье – но даже мне не приходилось видеть столько разных мертвых! Представляю, каково оно тебе.

– Да, потрясающе, – говорит Ника, стараясь хотя бы изобразить энтузиазм. Она-то была в Заграничье не раз и мертвых навидалась самых разных.

Хотя, надо признать, на Фестивале интересно: возможно, потому, что среди мертвых гостей были не только скучные функционеры и коммерсанты, но и молодые люди, искренне желавшие наладить контакт между мирами, разделенными Границей. Нике было интересно слушать их споры на круглых столах и дискуссиях, а концерты музыкальных групп напоминали о том дне, когда в лесу под Вью-Ёрком ярость и восторг захлестнули ее, заставив поверить в невозможное.

Сейчас она как раз спешит на выступление электрического трио «Ракета». Если верить программе Фестиваля, их песни обличают жестокость и эгоизм мира мертвых, но Ника знает цену таким анонсам: в конце концов, слов все равно не разобрать из-за оглушительной музыки и восторженного рева зрителей.

Инна Биргер выдыхает дым в темнеющее вечернее небо.

– Удачно тебе сходить на концерт, – говорит она. – Мне-то сегодня вести дискуссию на тему «Легко ли быть живым?».

– Вам тоже удачи, Инна Львовна, – говорит Ника, застегивая форменную курточку дружинницы. С нескольких метров такие куртки смахивали на мертвые, а вблизи заметны неаккуратные швы, да и ткань подобрали неудачно: Нике то холодно, то жарко.