Джек Финней - Меж двух времен [Сокращённый перевод]

— Воистину, — сказала Джулия, — он был проклят. Хочу думать, он нашел свое счастье, а впрочем, вряд ли. — Она, конечно, не поняла меня: для нее в слове «негодяй» не слышалось никакой нарочитости, никакой сценической условности.

— Но теперь он не сможет причинить мне зла. Я знаю, кто он, и как только он поймет, что я это знаю, я окажусь в безопасности. И вы… вы тоже, если вернетесь.

Она резко встала и пошла в спальню переодеться.

Я отвез Джулию на такси. Уже совсем стемнело, она откинулась на спинку сиденья, и никто, кроме шофера, не видел, как она одета. Остановились мы за полквартала от цели, метрах в двадцати от ближайшего фонаря. Я расплатился, и Джулия под руку со мной быстро пошла к гигантскому гранитному основанию Манхэттенской башни Бруклинского моста.

Добравшись до самой густой тени, я взял ее руки в свои и посмотрел на нее долгим взглядом. В своей длинной юбке, пальто и капоре, с муфтой, свисающей на шнурке с запястья, она выглядела превосходно — точно так, как и должна выглядеть Джулия.

— Я хотел бы вернуться вместе с тобой. Я хотел бы остаться с тобой на всю жизнь, но…

— Я понимаю.

Мы повторили то, что говорили друг другу уже много раз. Я обнял Джулию и долго не выпускал ее. Потом я поцеловал ее, и мы снова посмотрели друг другу в глаза, потом одновременно вздохнули, оба хотели что-то сказать… И промолчали, сдержали дыхание и грустно улыбнулись: все уже было сказано. Джулия подняла руку, коснулась пальцами моей щеки и качнула головой — произнести слова прощания не удавалось. Взявшись за руки, мы отошли на несколько шагов от гранитной стены, обернулись и взглянули на нее в упор; теперь она поднималась над нами чудовищным каменным занавесом, закрывшим от нас весь мир.

— Там, — вымолвила Джулия, — там лежит время, которому я принадлежу телом и душой. Оно для меня много реальнее, чем то, в которое я заглянула сегодня. Мой мир… я очень тоскую по нему, для меня он очень дорог и очень реален. А для тебя?…

Я кивнул ей. Говорить я не мог. Джулия быстро поцеловала меня, отпустила мою руку и торопливо пошла наискось к углу исполинской стены. На углу она приостановилась, оглянулась, будто намереваясь что-то сказать, но так ничего и не сказала, просто сделала еще шаг и исчезла из виду. Громадное основание башни скрыло ее и почти сразу же погасило звуки ее шагов.

Тишина. Я медленно двинулся к тому же углу, потом побежал изо всех сил и достиг его раньше, чем Джулия одолела бы десяток метров. Но ее уже нигде не было.

— Не исключаю, что вам это представится недопустимо поспешным и неэтичным…

Полковник Эстергази обвел рукой кабинет доктора Данцигера. Он сидел за письменным столом; мы с Рюбом расположились на обитых кожей металлических стульях для посетителей.

— Я занял эту комнату, — продолжал Эстергази, — исключительно потому, что у нас катастрофически не хватает помещений, а это единственный свободный кабинет. И должен же кто-то возглавить проект с тех пор, как ушел доктор Данцигер… — Он пожал плечами; судя по всему, это должно было обозначать сожаление. — Поверьте, я предпочел бы, чтобы здесь по-прежнему сидел он, а не я…

Я промолчал. Кабинет — я внимательно оглядел его — был почти таким же, как при Данцигере, только чуть-чуть опрятнее.

— Как я уже сообщал по телефону, — заявил Рюб, — результаты перепроверки по всем статьям положительны. Это, безусловно, весьма отрадно. Ведь на сей раз, — он ухмыльнулся и обернулся ко мне, — ты не станешь жаловаться на отсутствие острых ощущений, не правда ли? Спасся с пожара. Удрал от этого… как его?

— Инспектора Бернса.

— Вот-вот. И от милашки Джулии тоже пришлось дать деру, ведь так, а?…

Я кротко усмехнулся, и оба они осклабились, не спуская с меня глаз. Все утро я провел в «отделе перепроверки», диктуя на пленку длиннющий перечень взятых наобум фактов, составляя подробный доклад о пережитом в течение последнего «путешествия», как мы, теперь уже привычно, называли мои переносы во времени. Единственное, о чем я не упомянул, так это о том, что Джулия очутилась в двадцатом веке вместе со мной. Поскольку ложь ни в малейшей степени не влияла на успех или провал моего задания, я сказал, что посреди ночи, когда мы прятались в руке статуи Свободы, Джулия вдруг припомнила узор на каблуках ботинок Джейка. Мы поняли, что отныне нам ничто не грозит, и на рассвете я отвел ее домой на улицу Грэмерси-парк, 19, забрал свои деньги и на извозчике отправился в «Дакоту». А весь вчерашний день якобы отсыпался у себя на квартире.

— Уж если после таких приключений перепроверка показывает, что все в порядке, значит, поток событий прошлого…

— …именно таков, как мы и подозревали, — докончил за Рюба Эстергази. — Гипотеза «веточки в реке», — напомнил он мне походя. — Поток событий прошлого — воистину могучий поток, и воздействовать на него отнюдь не так просто. Даже если это и случается — а мы столкнулись с подобным явлением, — то последствиями можно пренебречь. Во всяком случае, последствиями в историческом плане. Вместе с тем мы, как и доктор Данцигер, не сомневаемся, что умышленно повлиять на поток событий вполне возможно…

Я неопределенно кивнул:

— Ну, и хорошо. Значит, джентльмены, миссия моя, по-видимому, закончена. Целесообразно ли изучать события прошлого, учитывая риск, которому неизбежно подвергается ваш посланец, вовлеченный в эти события, — решать уже вам, а не мне. А у меня накопилась куча собственных дел, мне надо в них разобраться, так что, если я вам больше не нужен, я хотел бы, — тут я усмехнулся снова, — уволиться по собственному желанию.

С минуту по крайней мере я ждал, пока кто-нибудь из них ответит мне. Но они лишь смотрели на меня, а затем друг на друга. Наконец Эстергази сказал:

— Вот что, Сай. Прежде чем мы примем решение, я должен кое-что вам рассказать. Вы, конечно, вправе уволиться, если хотите. Вы отлично выполнили задание, сделали все, на что мы надеялись, и даже больше. Однако я уверен — вас заинтересует то, что вы сейчас услышите. И тогда вы, может статься, повремените с увольнением…

В дверь заглянула девушка, которой я раньше здесь не видел.

— Остальные прибыли, полковник.

— Прекрасно. Пусть войдут.

Эстергази поднялся за столом и воззрился на дверь с вежливой улыбкой. Вошли двое, и я их сразу узнал. Один был молодой профессор истории — тот, с крупным носом и гривой редеющих темных волос, который всегда напоминал мне комика из варьете; фамилия его была Мессинджер. За ним появился Фессенден, личный представитель президента, человек лет пятидесяти, зачесывающий каштановые с сединой волосы наискосок через блестящую плешь. Оба поздоровались со мной, а профессор Мессинджер пересек всю комнату, чтобы пожать мне руку.