Альгерд Бахаревич - Собаки Европы

Пан Каковский, увидев это, издал радостный боевой возглас.

«Пан Каковский, а какой сейчас год?» — спросил Молчун, открыв глаза, но продолжая лежать на спине.

И это был сильный ход. Пан Каковский замер и задумался. Про такое у него ещё никто не спрашивал.

«Сегодня пятое июля две тысячи шестнадцатого года, — сказал он наконец. — Пятое июля две тысячи шестнадцатого года. Минск, парк Горького. Возвращаясь из поликлиники по улице Киселёва, я…»

Глаза пана Каковского лихорадочно закрутились.

«А зовут вас как?» — вполголоса спросил Молчун, лениво потеребив пальцами сырую траву.

«Михаил Антонович Жукович, — сказал растерянно пан Каковский. — Возвращаясь из поликлиники по улице Киселёва, я…»

«Ошибка вышла, — сказал Молчун, взглянув на дикое лицо пана Каковского. — Как так? Как это получилось?»

Пан Каковский сделал судорожное движение рукой, словно хотел, чтобы Молчун сейчас же замолчал. Молчун поднялся, отряхнул брюки, внимательно посмотрел господину Каковскому в глаза.

«Как так, Михаил Антонович?»

«Пятого июля две тысячи шестнадцатого года, — словно оправдываясь, заскулил пан Каковский. — Возвращаясь из поликлиники по улице Киселёва, я…»

«Назад хотите? — спросил Молчун, как его Стефка научила. — Тогда слушайте внимательно. Сегодня в полночь приду к вам, пойдём туда, откуда вы к себе обратно вернуться сможете. Поняли? Только никому ни слова. Ведь иначе пропало всё. Ошибку исправить можно. Но только один раз. Согласны?»

Понял ли его пан Каковский, трудно было сказать. Может, и не слушал он, что ему объясняли. Но отбросил в сторону своё берёзовое ружьё, пошёл к хате, покачиваясь, и всё бормотал под нос:

«Возвращаясь из поликлиники по улице Киселёва, я…»

Не очень веря в успех своего дела, ровно в 23.45 Молчун взглянул на экран мобилки и осторожно выглянул из-под одеяла. Отец давно спал, Молчун выскользнул на улицу и загуменьями быстро дошёл до хаты Каковского. Как ни странно, тот был готов — стоял у кривого своего туалета с сумкой, нацепив на себя картуз. Молчун дал ему знак, и пан Каковский, шумно выдохнув, пошёл следом. Не успели они в огороды нырнуть, как из-за кустов выскочил луч фонарика да, полетав по тёмной земле, выхватил ноги Молчуна.

«Стой, стрелять буду, — раздался зловещий голос полицая. — Кто такие? Комендантский час не писан?»

Молчун ничего ни про какой комендантский час не слышал, но решил не спорить.

«Я это, ваше благородие, — сказал он испуганно. — Молчун».

Фонарик ударил в глаза.

«Молчун? — полицай подошёл, держа руку на кобуре. — Вижу уже… Хм. Гы. Как-то ты мне раньше повыше ростом казался… Что ты здесь шатаешься? Ночь на дворе».

«Пана Каковского домой транспортирую…»

Фонарик бросился в сторону, пан Каковский закрыл лицо обеими руками. Но и без лица было ясно, что это он.

«Снова бежал? — полицай безжалостно, как саблей, изрубил лучом фонарика бедного Каковского. — Вот же не сидится сумасшедшему. Смотри, пан Каковский, сейчас время такое, убежишь в лес, дык подстрелят, как панду. В лесу солдат как ягод летом. Пока что прощаю. Следущий раз арестую и кнута всыплю, не посмотрю, что инвалид».

Пан Каковский вдруг замычал:

«Михаил Антонович Жукович! Возвращаясь из поликлиники по улице Киселёва…»

Но полицаю было всё равно:

«Какой-год, какой-год, — передразнил он. — Ошибка вышла. Сам ты ошибка, а не человек. Дом дали, пенсию дали, а он всё в лес смотрит. Волчина ты больной. Была бы моя воля — застрелил бы и забыл. Ладно, идите, и больше не попадайтесь. Я человек нервный. Шастают по темноте всякие. Работать мешают!»

Пришлось повернуть назад, к дому Каковского.

«Слышишь, Молчун! — крикнул им вдогонку полицай. — Ты сегодня ничего подозрительного не видел? Вот ваш учитель, например…»

Полицай догнал их и снова посветил Молчуну в лицо.

«Что-то мне показалось, какой-то он странный сегодня, — полицай говорил тихо, проникновенно, голос такой, будто Молчун ему был родной человек. — Учитель ваш — он, конечно, да… человек проверенный. Только вот что… Что-то он там у себя пишет ночами. Тебе не показывал? Не делился? Не намекал: зайди, мол, почитай?.. А?»

Молчун подумал, прикинул в голове, что и как следует ответить.

«Нет, — сказал он как можно спокойнее. — Но…»

«Что но?»

«Может быть, вы и правы… — замялся Молчун. — Что-то он мне подмигивать стал. Часто. Я думал, да, нервы, а теперь думаю, может, намекал…»

«Ага, — обрадованно сказал полицай. — Ты тоже заметил? Ну, проверим. Проверим. Может, и ложная тревога. Ты пока никому… Понял? Не надо на человека без вины гнать. Проверим. Но ты поклянись — как что заметишь, сразу мне эсэмэску. Понял, Молчун?»

«Так точно», — бодрым голосом ответил Молчун, и они наконец двинулись обратно. Чтобы, переждав, уже совсем другой дорогой, через поле, обойти быстрым шагом деревню и зайти к саду Юзика с другой стороны.

«Вот он, — Молчун бросился к Стефке. — Пан Каковский. То есть Михаил Антонович Жукович. А это…»

«Помогай бог, — Стефка вышла из-за яблони, будто родилась только что из этой жиденькой тени. — Добрый вечер, Михаил Антонович. Мы ещё не знаем, что с вами произошло, но вы — жертва и заложник не совсем обычных обстоятельств. В наших общих интересах…»

Было видно, что она хочет сказать совсем другие слова. Но такие, по-видимому, были у нее инструкции.

Пан Каковский замер, перепуганно прислонившись к стене. Его лица не было видно. Стефка и Молчун услышали только приглушённый, по-собачьи угрожающий рык:

«Возвращаясь из поликлиники по улице Киселёва, я… — прохрипел господин Каковский. — Девушка, дорогая, скажите мне прямо…»

Он перестал рычать и всхлипнул:

«Какой сейчас год?»

«Две тысячи сорок девятый, — твёрдо ответила Стефка. — Михаил Антонович, я…»

«Ошибка вышла», — заплакал пан Каковский и упал на колени.

Стефка достала шприц.

«Ты беги домой, я сама разберусь, — бросила она Молчуну. — Это приказ. Завтра всё объясню».

Молчун обиженно смотрел на неё, пытаясь угадать, как она на него сейчас смотрит. Безразлично? Строго? Нежно? Её голос звучал так ровно, так механически, что он впервые подумал: может, она им просто пользуется? Может, ничего такого между ними и нет?

«Молчун, — сказала Стефка горячим, серьёзным, совсем не своим шёпотом. — Ты должен идти. Так нужно для дела. Я обещала тебе про Париж? Завтра будет. А теперь иди».

Молчун повернулся и, оглядываясь, побежал. Издали увидел спину полицая, прикинул, как лучше её обойти, — и вот уже пробирался, стараясь не наделать шума, в свою хату. Осторожно открыл дверь — и тут на веранде зажёгся свет, в дверях появился отец, который вроде бы и не спал вовсе.

«Где тебя черти носят? — замахнулся он на Молчуна. — Я тебе что сказал: чтобы к ночи дома был… Ваше высокоблагородие, это сынок мой, он по девкам бегает, что поделаешь, возраст такой, гормоны играют…»