Альгерд Бахаревич - Собаки Европы

Тогда зажритесь своей землёй! Мы эмигрируем. Мы возьмём с собой только то, что нам по праву принадлежит. Тогда и посмотрим, что у вас останется. Только пустырь.

И тут вдруг находится кто-то, кто покупает остров. И объявляет на весь мир, что устроит на том острове не что-то там, не курорт, не дачу, не музей — а самую что ни на есть настоящую Беларусь. Ту, где всё будет так, как мы мечтали.

Да, это было что-то. Шок. Счастье. Восторг.

И тут тебе приходит на мейл приглашение. Ехать на остров и писать. Это же просто исторический шанс для любого писателя. И для самой Беларуси, и для того, кто напишет её хронику. Я тогда с женой развелся, бросил всё, детей, работу в редакции — всё равно там копейки платили. И согласился…

И вот мы встретились с Кривичанином. В одном кафе, в Верхнем городе…»

За окном послышался шум двигателя.

«Впрочем, не важно. Остальное вы уже знаете, и я думаю, вам следует поторопиться. Иначе будет поздно. Понимаете, он всех нас убьёт», — поспешно проговорил Хронист, выключил диктофон и оглянулся на бабку. Но та спала. Он спрятал диктофон в карман и снова взялся за книгу. Это была старая энциклопедия крестовых походов — со смешными, наивными, лишёнными перспективы рисунками, на которых людей рубили на части, жарили, били, топили, сжигали. Маленьких людей с большими головами, людей, которые не помещались в еле вдавленные в пространство рисунков кривые городские стены.

Топот в коридоре, весёлый голос хозяина. Такой голос, который бывает, когда им пытаются заглушить далёкий бой барабанов, — или деловитый стук разделочного ножа. Преувеличенно бодрый, фальшивый, актёрский голос.

Неужели она ничего не чувствует, эта бабка?

Дверь открылась, Хронист отложил книгу, погладил седую бороду.

«Ну как, не упустил бабку? — громко произнёс Кривичанин, глядя на Хрониста так нежно и пристально, что тому показалось, хозяин догадался о его предательстве. — Спит…»

«Она всё время спала», — сказал Хронист, стараясь выглядеть спокойным.

За спиной у Кривичанина стояла эта странная исследовательница, которая упала им вчера на голову. Кассия. Да ещё Толстяк — единственный на острове, кто умел по-английски.

«Скажи ей, что матери уже лучше, — отрывисто бросил Крывичанин. — Скажи, что сейчас мы перекусим и я отвезу её на моторке… И улыбайся, улыбайся ей, балда. Что ты кривишься?»

«Ты же сказал, что…»

«Делай, что я сказал».

Толстый перевёл. Кассия пожала плечами. Было видно, что ей не хотелось уезжать. Остров её заинтересовал, и она уже твёрдо решила, что вернётся сюда снова. Здесь хватало тайн. Тайны начались с самого утра. Тайны, странные поступки людей — как в плохой пьесе. Тайны…

Взять хотя бы этот дом. Поведение хозяина, этого холерического, такого неестественно проворного и разговорчивого Макса, казалось ей всё более подозрительным. С утра они объехали весь остров, и что-то подсказывало Кассии, что здесь не всё в порядке. Эти пустые дома, брошенные наспех вещи — и следы чьей-то злой радости, которые она, несмотря на то что всё происходило в спешке, успела заметить. Какие следы? Словно кто-то приходил в оставленные людьми жилища и истерично крушил всё, что попадётся под руку. Вырванные из рам фото, битое стекло, которое хрустело под ногами так ужасно, — как будто голоса людей, что жили здесь раньше, умоляли её не уходить, они так хотели рассказать ей свои истории… Но даже если допустить, что всё здесь, на острове, честно, законно и эта небольшая колония процветает, — Кассия не могла понять: как же они здесь живут? После всего, что произошло с этим маленьким островом? Как они могут здесь жить?

И главное: где они все? Жители, которые когда-то не побоялись здесь поселиться?..

Она пыталась задавать вопросы. Она пыталась рассказать Кривичанину о том, что здесь было раньше. Она выбирала самые деликатные формулировки и изо всех слов старалась не ранить чувств этих странных иностранцев. Она смотрела ему в лицо, прямо под кудряшки, под которыми он скрывал свои глумливые глаза. Он не понимал её, с недоумением хмурил лоб или оглушительно, с каким-то отчаянием хохотал, словно она удачно пошутила. Никто не понимал её. Сначала она посчитала, что это вина толстого переводчика, который смотрел на Кривичанина с собачьей преданностью и каким-то необычным, животным страхом. Его английский и правда был так себе, но она ведь не говорила ничего сложного. В конце концов, когда они поднимались по холму, она спросила в лоб:

«Вы знаете, что здесь нельзя жить? Что этот остров означает не что иное, как медленную смерть?»

Максим Кривичанин расхохотался и похлопал её по плечу.

«Он говорит, что вы слишком много читаете жёлтой прессы».

«Жёлтой прессы?»

«Yes, the yellow press», — равнодушно сказал толстяк.

Сейчас по дому хозяина, виляя бёдрами, ходила и стучала тарелками полуголая девушка, которая смотрела на Кассию с таким презрением, что Кассия чувствовала её почти физически: у неё разболелась голова от такой необъяснимой неприязни, и расхотелось есть. Хотя они полдня бродили по острову и там, у моря, она намекнула толстяку, что была бы не против съесть горячего супа. Нет, она ничего не понимала.

Она прошлась по коридору, думая, не попросить ли таблетку от головной боли. Кривичанин скрылся в своей комнате, толстяк закурил, развалясь на диване в гостиной.

Сегодня она спросила у толстяка насчёт интернета. Ей нужно было сообщить своим — Костасу, Жузи, Сандре, что с ней. «Интернет не работает, — развёл руками толстяк. — Нам очень жаль». Затем она обратилась к самому Кривичанину. «Не работает. Отключён за неуплату», — издевательски перевёл его ответ толстяк.

«А телефон? У вас же должен быть телефон?»

«Нет. У нас нет нужды в телефоне. Мы же как религиозная секта. И если бы вы встали на наше место, если бы пожили здесь немного, то поняли бы, что так люди чувствуют себя гораздо более счастливыми и свободными. Это ужасная зависимость… Интернет, айфоны, вся эта цифровая диктатура…»

Тогда она сделала вид, что поверила. А сейчас, в коридоре, она каким-то внутренним чувством осознала вдруг, что связь с континентом здесь на самом деле есть. Всё было насыщено этой связью. Всё вибрировало и передавало какие-то сигналы. Кассия потихоньку разглядывала двери: одни, вторые, третьи… И с другой стороны. И ещё одни в глубине коридора. Что за ними? И что на втором этаже? Почему они все так беззастенчиво врут? И зачем строить такой большой дом, если…

Из туалета вышел тот седой пожилой мужчина, которого Кривичанин оставил смотреть за своей матерью, пока устраивал ей экскурсию. Седой загорелый мужчина в белом. Он улыбнулся ей и прошёл рядом, спеша, потирая руки, — у него явно не было желания с ней разговаривать. Она прислонилась к стене, пропуская его. Он поблагодарил кивком головы и прошёл мимо, растерянный, сутулый, морщинистый мужчина лет шестидесяти, с типично славянским лицом, и всё было бы ничего, если бы не…