Цезарий Збешховский - Всесожжение [litres]

– Но я чувствую, что какая-то Его часть осталась. Сейчас Он есть во мне. И в вас тоже, пусть вам и не хватило сил последовать за ним.

– Те клочки плазмата, которые остались тут, не выживут без энергии, вытекающей из целого. Мне жаль, но единственное, что тебя ждёт, это безумие. Твоя незрелая душа будет сжиматься каждый раз от все большей боли, поэтому лучше убей её сразу. Ты в аду, сын мой. Далеко от Бога и без надежды на Его возвращение. На земле остались только растения и звери.

Я провёл в монастыре целых четыре дня, сидя в большом телевизионном зале, где с экрана не сходили сообщения о «массовых убийствах». Я отключил звук, потому что не мог выносить этой чудовищной белиберды. Время от времени я засыпал на длинной лавке, на которой лежал раскрошенный хлеб и стояло несколько бутылок воды. Я боялся искать другую еду, потому что за большинством дверей находились мёртвые люди. Мне казалось, что в здании уже начинает пованивать. Стасис не появился ни разу, а я начал впадать в состояние близкое к кататонии.

Из Сверици меня забрала полиция, когда по приказу властей они обыскивали все резиденции провенов. Именно на них упало подозрение о приготовлении атаки, но они все умерли той ночью, поэтому некого было судить. Состояние моего рассудка после подтверждения личности привело к тому, что меня отвезли в психиатрическую лечебницу под Сигардом. Где-то по дороге я потерял свои документы, коммуникатор и водительские права, но мне было все равно. Я боялся только лекарств, которые мне стали давать, я боялся, что они убьют во мне душу.

За несколько недель меня выписали, и я отправился домой. Вокруг ещё всё бурлило после апокалипсиса, но медленно стала побеждать повседневность. Я не появлялся на работе, поэтому Главный приехал ко мне домой и бросил мне в лицо обвинения. Вскоре я вынужден был оставить купленную в кредит квартиру и постучать в двери богадельни. Десятки лет она находилась при костёле Марии Магдалены и всегда возбуждала во мне интерес. Ко мне приходили туда какие-то люди, но в последнее время перестали. Наверное, считали меня психом.

Сейчас у меня больше времени на размышления, и я пытаюсь сложить свои воспоминания в одно целое. Стасис советовал мне всё забыть, но я не мог. Не знаю, получится ли когда-нибудь. Я должен что-то сделать с месивом, что заполняло мои внутренности.

Двенадцатого августа во всём мире умерло одновременно более ста миллионов человек. Это число кажется огромным, но это всего лишь один процент населения. В таком городке, как Сверица, где проживало сто пятьдесят жителей, умер только один человек, почтальон. Если бы не телевизор и радио, никто бы не усмотрел в этом ничего стоящего внимания.

Смерть больше всего собрала жатву среди людей науки. Также умирали известные писатели, режиссёры и спортсмены. Почти каждая профессиональная группа понесла в тот день непоправимые утраты, но трудно сказать что-то про сантехников или сапожников. Однако катастрофа обошла правительства государств и высших сановников церкви. Это назвали Божьим Проведением и сигналом для верующих. Мир СМИ, который также отличился прекрасным самочувствием, заработал двенадцатого августа целое состояние.

Естественно, были попытки установить причину трагедии. Говорили про террористическую атаку или ошибку, допущенную военными, во время манёвров в космосе. Другие власти высказывались по этому делу, комментируя, уточняя или оспаривая заявления своих предшественников. Каждый, кому хотя бы раз в жизни приснилось что-то странное, стремился тогда высказаться.

Я смотрю на всё это и с каждым днём ощущаю себя всё более чуждым. Я понимаю настоящую разницу между верой и знаниями, между тем, что основано на религиозных желаниях и домыслах, и тем, что неоспоримо и доказано. Провены не должны были верить никаким догматам так, как это делали верующие и атеисты. Они смогли понять природу своего Бога и даже определить его величие и форму. Для них физика и биология были источником и основой всей теологии.

Через две неполных недели христиане снова будут отмечать Рождество. Странный праздник, отмечаемый после ухода юбиляра. Они ведут себя как родители, любимое чадо которых погибло под колёсами машины, а они на каждый день рождения приносят ему на могилу подарки. В этот день я буду думать про Стасиса, который предположительно сбежал и не дал себя схватить.

Я каждый день вижу, как он склоняется надо мной и спокойно говорит: другого конца света не будет, другого не будет.

Рассказ написан под впечатлением от стихотворения Чеслава Милоша «Песня о конце света»

Вс

Золотое небо, подсвеченное солнцем, как на картинах ван Гога, висит над белой равниной. Камеры фиксируют танец раскалённого воздуха. Абсолютная тишина наполняет середину дня на северной границе Новой Земли. Пустыня встречается здесь с тёмными вершинами Волчьих Гор – отвесные истерзанные скалы стоят голые, лишённые всякой растительности.

В тени склона за столом сидят двое солдат в песочно-бурых мундирах и шапках с широкими полями. Курят сигареты, молчаливо глядя на однообразный пейзаж. Перед ними, аж до далёкого горизонта, тянется нить дороги. За спинами, в скале, зияет чёрная челюсть, которую не прикрывают поломанные бронированные двери. Они огромны: несколько метров высоты, несколько десятков метров ширины. Пока их не разорвал снаряд, они защищали вход в большой подземный комплекс.

Под скалой на металлическом стуле неподвижно сидит третий солдат. Можно подумать, будто читает книгу. Он сжимает её в руке, указательный палец прикасается к какой-то строчке, но борода упирается в грудь, его веки закрыты. Он носит погоны сержанта, нашивка на груди обгорела, надписи не разобрать.

Солдаты за столом будто по команде смотрят вверх. В небе медленно перемещается светлая точка. Должно быть, она очень горячая, если заметна даже на фоне солнца. Солдаты следят за ней, и их глаза темнеют, защищая рецепторы от яркого света. Покрытые пылью молодые лица похожи друг на друга, возможно, даже одинаковы, однако надписи на рубашках не указывают на родство: капрал М. Зенден, капрал В. Гортат. Бойцы молчат, следующие часы заполнены лишь тишиной.

Пн

Ночи сейчас холодные. Солнце встало недавно и не успело ещё нагреть землю, которая в блеске зари кажется серой. За столом сидит одинокий Зенден; оглядывает округу в бинокль с мощным цифровым зумом. Сержант отдыхает на стуле, не меняя позиции, он и дальше сжимает пальцами небольшую чёрную книжечку. Ни один сон не в состоянии подарить такое спокойствие.

Из комплекса выбегает капрал Гортат, берёт бинокль и всматривается в какую-то точку на горизонте. Через мгновение он издаёт тихий звук – смесь скрежета и высокого писка, густо расположенные нули и единицы висят в воздухе. Зенден отвечает ему так же, но чуть тише. Они стоят плечом к плечу, вглядываясь в нечёткую линию горизонта, потом Гортат возвращается к проёму в скале.