Нил Шустерман - Грозовое Облако

Без своей мантии она чувствовала себя уязвимой. Голой в самом глубинном смысле этого слова. Когда она только начинала носить ее, ощущение было странным и неудобным. Цитра постоянно наступала на длинный, метущий землю подол. Но за десять месяцев, прошедших после зимнего конклава, она привыкла к мантии, — привыкла настолько, что ощущала неловкость, выходя на публику без нее.

Парк кишел людьми; большинство слонялись туда-сюда, хохоча и переходя от вечеринки к вечеринке. Все щеголяли разными костюмами. Кого тут только не было: вурдалаки и клоуны, балерины и чудища… Единственным запрещенным одеянием была мантия серпа. Обычные граждане не имели права надевать что-либо, похожее на нее. Ряженые вовсю пялились на проходящую мимо Цитру. Неужели узнавали? Нет. Они смотрели на нее просто потому, что она единственная была без костюма. Она бросалась в глаза своей неброскостью.

Что ж, не Цитра выбрала это место. Оно значилось в полученной ею записке.

«Встречаемся в полночь в парке в Питтсбурге». Цитра засмеялась: надо же, какая аллитерация! — но притихла, сообразив, от кого послание. Подписи не было, только буква Л. В записке значилась дата — десятое ноября. К счастью, на этот день она запланировала прополку не очень далеко, успеет вовремя.

Для тайной встречи Питтсбург подходил как нельзя лучше. Серпы обходили город стороной. Они попросту не любили полоть здесь. Уж больно мрачное было место, со всеми этими ряжеными в окровавленных лохмотьях, бегающими с пластиковыми ножами в руках. Прямо какой-то праздник чернухи! Для серпов, считающих смерть делом серьезным, все это отдавало дурным вкусом.

Хотя от «Дома над водопадом» до Питтсбурга — ближайшего крупного города — было рукой подать, серп Кюри никогда не работала здесь. «Полоть в Питтсбурге — это почти излишество», — говорила она Цитре.

Поэтому шансы наткнуться здесь на коллегу по цеху были мизерными. Единственными серпами в Мемориальном Парке Смертности были мраморные статуи, свысока взирающие на разрушенный черный обелиск.

Точно в полночь из-за одного большого обломка выступила фигура. Сперва Цитра подумала, что это еще один гуляка; но, подобно ей самой, человек не был одет в костюм. В свете прожектора виднелся только темный силуэт, но девушка сразу узнала его по походке.

— А я думал, ты придешь в мантии, — сказал Роуэн.

— Рада, что ты не пришел в своей, — парировала она.

Он подошел ближе, и на его лицо упал луч света. Роуэн был бледен, как привидение, словно несколько месяцев не видел солнца.

— Хорошо выглядишь, — произнес он.

Цитра кивнула, но не ответила комплиментом на комплимент, потому что Роуэн хорошо не выглядел. В его глазах была усталая холодность — как будто он видел много такого, чего не следовало бы видеть, и перестал переживать из-за этого, чтобы спасти то, что осталось от его души. Но тут он улыбнулся, и улыбка его дышала теплом. Искренностью. «Вот ты где, Роуэн, — сказала себе Цитра. — Ты спрятался, но я нашла тебя».

Она увела его из пятна света, и они задержались в темном углу мемориала, где их не мог бы увидеть никто, кроме инфракрасных камер Грозового Облака. Но ни одной из них поблизости не наблюдалось, так что, возможно, им удалось найти слепое пятно.

— Приятно видеть вас, почтенный серп Анастасия, — сказал Роуэн.

— Пожалуйста, не зови меня так, — попросила она. — Для тебя я Цитра.

Роуэн лукаво усмехнулся:

— А это разве не нарушение закона?

— Насколько мне известно, все, чем ты занимаешься, — сплошное нарушение закона.

Роуэн слегка сник.

— Не верь всему, что болтают.

Но Цитре хотелось узнать. Хотелось услышать все от него самого.

— Правда, что ты зарезал и сжег уйму серпов?

Он явно оскорбился, услышав это обвинение.

— Я забираю жизнь у тех серпов, которые не достойны так называться! И я вовсе не «зарезываю» их, как ты выражаешься. Я приканчиваю их быстро и безболезненно, в точности, как ты, а тела сжигаю, только удостоверившись, что они мертвы. Тогда их не смогут оживить.

— И серп Фарадей разрешает тебе это делать?

Роуэн отвел глаза.

— Я его уже давно не видел.

Он рассказал, что после побега с январского конклава Фарадей, которого практически все считали мертвым, забрал его в свой домик на северном берегу Амазонии. Но Роуэн выдержал там всего несколько недель.

— Я должен был уйти, — сказал он Цитре. — Я почувствовал… призыв, что ли… Не могу объяснить.

Но Цитра понимала. Она ощущала тот же призыв. Целый год наставники тренировали их тела и умы, чтобы сделать их совершенными убийцами на службе общества. Забирать жизнь стало частью их натуры. И она не могла винить его в том, что он обратил свой клинок против порчи, разъедавшей Орден. Но хотеть что-то сделать и действительно делать это — две разные вещи. Существует кодекс поведения. Заповеди не были чьей-то пустой прихотью. Без них во всех регионах, на всех континентах в Ордене воцарился бы хаос.

Вместо того чтобы разворачивать философскую дискуссию, которая ни к чему бы не привела, Цитра решила сменить тему — поговорить не о поступках Роуэна, а о нем самом. Потому что ее заботили не только его темные подвиги.

— Ты такой худой, — сказала она. — Ты вообще что-нибудь ешь?

— Ты теперь моя мамочка?

— Нет, — спокойно ответила Цитра. — Я твой друг.

— А-ах… — протянул он с едва слышной горечью, — «друг», значит…

Она понимала, к чему он клонит. Когда они виделись в последний раз, оба произнесли слова, которые поклялись себе больше никогда не произносить. В пылу того отчаянного, но победного мгновения он сказал ей, что любит ее, а она призналась, что тоже любит его.

Но что им с того теперь? Ведь они живут в разных вселенных. Если начать сейчас ковыряться в своих чувствах, ни к чему хорошему это не приведет. И все же Цитра позволила себе немного потешиться этой мыслью. Даже подумывала, не повторить ли ему те слова… но прикусила язык. Хорошему серпу не пристало молоть им почем зря.

— Зачем мы здесь, Роуэн? — спросила она. — Почему ты послал мне записку?

Он вздохнул.

— Потому что коллегия рано или поздно схватит меня. Я хотел увидеться с тобой еще один, последний раз. — Он замолчал, задумался. — А как только я попаду к ним в руки — ты знаешь, что случится. Меня выполют.

— Не смогут, — напомнила она. — У тебя все еще есть иммунитет, который я тебе дала.

— Всего два месяца. А потом они вольны делать, что хотят.

Цитре хотелось зажечь для него хотя бы лучик надежды, но она знала правду так же хорошо, как и он. Орден хочет уничтожить его. Даже серпы старой гвардии не одобряют его методов.

— Тогда сделай так, чтобы тебя не поймали, — сказала она. — А если увидишь серпа в алой мантии, беги без оглядки.