Роберт Сойер - Квантовая ночь [litres с оптимизированной обложкой]

– То есть нет вреда – нет вины, да? Всё случилось ко всеобщему удовольствию? Ты украл у меня полгода жизни!

Я ожидал какого-то протеста; не важно, насколько справедливы обвинения, большинство людей рефлекторно пытаются оправдаться. Но Менно лишь сидел, а потом, после долгого молчания, снял очки, положил их на стол и посмотрел на меня.

Своими мёртвыми стеклянными глазами.

– Я ужасно переживал из-за того, что стало с тобой, Джим. Ты не представляешь, как сильно меня это грызло. И как психолог я знал всё об индикаторах, признаках – о противоестественном спокойствии, что овладевает человеком после того, как решение принято. Когда я принял своё решение, я сразу узнал его; несмотря ни на что, оно казалось мне верным.

Его глаза всегда смотрели строго вперёд – он не мог ими двигать. И он смотрел на меня, по крайней мере сидел лицом ко мне, и хотя он моргал в обычном темпе, его взгляд не отклонялся ни на йоту. Хоть я и знал, что он не может ничего видеть сквозь эти стеклянные сферы, это нервировало даже больше, чем змеиный взгляд психопата.

– Ты думаешь, это легко – жить с тем, что сотворил? С тем, что сам сотворил? – Он покачал головой; слепой взгляд заметался, словно лучи спаренных прожекторов. – Это мучило меня. Я не мог спать; не мог… ты понимаешь. – Он помолчал. – Однажды вечером я поехал в Дофин [48] Город в Манитобе к северо-западу от Виннипега (320 км по шоссе). – долгая поездка по практически пустому шоссе. По бокам дороги росли деревья, как я и ожидал, но – и это безумно расстраивало – практически саженцы, молодые вязы. Мне хотелось чего-то массивного, чтобы я был уверен, что оно не сломается. А потом я их увидел – целую рощу. Я повернул машину в самую гущу и вжал педаль в пол. И в общем… – Его рука круговым движением обвела лицо. – Вот это . – Он слегка пожал плечами. – Я не на такой результат надеялся, и поверь мне, это ужасно – быть слепым все эти годы. – Стеклянные сферы снова обратились ко мне, и я смотрел в них так долго, как только смог. – Джим, я не могу исправить то, что сделал, но признай, что по крайней мере в какой-то степени я за это заплатил.

Я всё ещё был под впечатлением от откровений Менно, когда такси высадило меня у Канадского музея прав человека. Формой здание должно было напоминать голубиные крылья, охватывающие стеклянный шпиль, которое поднимается на сотню метров в небо, но мне оно казалось больше похожим на пончик, который Бог насадил на дорожный конус.

Я опаздывал, и Кайла уже выписалась из гостиницы; она прислала эсэмэску о том, что подходит к стойке регистрации музея. Я поспешил внутрь, кивнув на ходу статуе Махатмы Ганди – я всегда выполнял этот маленький ритуал, когда посещал музей.

Стойка регистрации располагалась в Саду размышлений – обширном вестибюле, прилегающем к зеркальному пруду. Он был огорожен репликами базальтовых колонн Дороги гигантов в память о североирландских событиях. Большинство мужчин были в костюмах и при галстуках, но я был одет в более повседневной манере: мы с Кайлой собирались провести весь остаток дня в дороге, и я хотел, чтобы за рулём мне ничего не мешало.

Я огляделся, но не обнаружил никаких следов Кайлы. Однако я заметил Ника Смита, партнёра в бухгалтерской фирме, которая помогала спонсировать цикл лекций. У него был густой загар гольфиста, граничащий с солнечным ожогом; он оживлённо общался с чернокожим мужчиной лет тридцати пяти. Когда я проходил мимо, он говорил: «Не знаю даже, как об этом сказать, но…»

Ник заметил меня и на секунду отвлёкся от разговора.

– О, Джим, я хочу тебя кое-кому представить. Джим Марчук. А это – Дариус Кларк. Джим здесь в совете директоров. – Дариус стоял, как военный по команде «вольно», со сцепленными за спиной руками. Ник, повернувшись к нему, принял точно такую же позу.

– Рад знакомству, – сказал я.

– Дариус читает лекцию завтра, – сказал Ник.

– Ну, не совсем, – сказал Дариус. У него был лёгкий южный акцент. – Я здесь вместе со своей партнёршей. Это она будет выступать.

– Вот как, – сказал я.

– Но, как я только что говорил мистеру Смиту…

– Пожалуйста, зовите меня Ник.

Дариус улыбнулся.

– Как я только что говорил Нику, я приехал из Вашингтона, который Ди-Си. Мы с Латишей там живём.

– Люблю этот город, – вставил я.

– Я думаю, – дружелюбно возразил Дариус, – вы любите Молл и, может быть, несколько улиц по его сторонам. Сам же город довольно мерзкий.

– О.

– Я туда переехал только для того, чтобы быть с Латишей. Она работает в Минюсте, Министерстве юстиции. Так вот, о чём я? Нам здесь оказали великолепный приём, и сегодня днём у нас был ланч в офисе фирмы Ника.

– Мило, – сказал я.

– Действительно так. И я имею в виду не только угощение. Хотя я никогда раньше не пробовал бизона. Но…

Дариус умолк, и я ободрительно улыбнулся.

– Да?

Он пожал плечами:

– Теперь я понимаю, каково это – быть белым.

– Прошу прощения? – сказал я. И, к моему удивлению, Ник вставил:

– Чего вы сказали?

– Когда вы чёрный, вы не можете войти в офис юридической фирмы, или в правительственное здание, или в другое подобное место в Вашингтоне, чтобы люди не смотрели на вас так, словно вы собираетесь устроить ограбление. Вы понятия не имеете, что это такое – когда от вас всегда ожидают худшего. Но здесь я себя чувствую как дома. Никто не выглядит обеспокоенным или испуганным, когда я вхожу. Повсюду лишь «Добрый день, сэр. Позвольте ваш плащ».

– Добро пожаловать в дружественную Манитобу, – сказал Ник.

Фраза эта мало что значила; «Дружественная Манитоба» – это слоган, написанный на наших номерных знаках. Канадские аборигены могли бы рассказать совсем другие истории о посещении здешних пафосных мест.

– Вроде того, – ответил Дариус.

– В самом деле, – сказал Ник, теперь почему-то тоже немного растягивая гласные на южный манер. – Здесь это совершенно нормально.

Дариус пристально посмотрел на него:

– Вы надо мной смеётесь?

Как раз в этот момент к нам подошла женщина, которая, по-видимому, и была Латишей; она приобняла Дариуса за пояс, и я воспользовался моментом, чтобы оттянуть Ника в направлении бара.

– Что с ним такое? – спросил Ник, оглядываясь на Дариуса.

– Ты имитируешь его манеру.

– Прошу прощения?

– Вот, это ты сейчас говоришь «прошу прощения», а только что переспрашивал «чего вы сказали?».

– Правда?

– И ты всё время копировал его позу и акцент.

– Вовсе нет!

– Вовсе да.

– Но зачем бы мне…

– Все это делают в той или иной степени. «Неосознанная мимикрия» – так это называется.

– О, – сказал Ник. – Но я ничего такого не имел в виду.

– Разумеется, нет.

– Я даже не думал…