Роберт Сойер - Квантовая ночь [litres с оптимизированной обложкой]

А какие слова занимают там второе место? Часто повторяемая мантра «Так говорим мы все!» – соответствуй или проваливай. Вы знаете, адмирал Адама, если вам хочется подчеркнуть моральное превосходство людей над машинами, то застращать всех до такой степени, что они начинают бездумно скандировать «Так говорим мы все!», – не самый лучший способ это сделать.

Нет, я не собирался никому рассказывать о существовании огромного количества эф-зэ. Насколько я знаю, три квантовых состояния равномерно распределены среди населения: ни работа Менно, ни изыскания Кайлы с Викторией не давали оснований утверждать что-то иное. Однако если квантовая таксономия получит широкую известность, то я знал, что очень скоро обвинения в том, что все заурядные люди на самом деле эф-зэ, будут использованы для оправдания не только ужасов сексуального насилия, но также и рабства, и убийств. Менно Уоркентин был прав, сохранив в тайне существование людей без внутреннего голоса, и я собирался поступить так же.

А потом был звонок, которого я давно ждал.

Доктор Бхавеш Намбутири из Университета Виннипега наконец-то завершил картографирование моего визуального индекса памяти на основании результатов сделанного мне в больнице Святого Бонифация МРТ-сканирования. Другими словами, у него наконец-то появился ключ; пришло время отпереть замок. Когда я поехал к нему в лабораторию, стоял тёплый летний день – но не настолько тёплый, чтобы объяснить, почему я так обильно потел.

Я почему-то ожидал, что буду лежать на каталке, глядя в потолок, но доктору Намбутири оказалось удобнее зондировать мою макушку, когда я сижу на обычном низком ковшеобразном сиденье, установленном на вертящейся подставке. И на нём не было белого лабораторного халата, который я ассоциировал с Уайлдером Пенфилдом. На нём были обычные джинсы и свободная тёмно-красная рубашка. В конце концов, сказал он, он ведь не собирается вскрывать мне череп – только находящийся в нём разум.

Намбутири стоял возле меня, а рядом с ним на столике на колёсах лежал прибор размером примерно с обувную коробку. Из него выходили два длинных кабеля, оканчивающихся металлическими наконечниками, – они несколько напоминали щупы омметра. Он приложил один из щупов к моей левой височной доле, а второй – к передней поясной коре. На приборе явно был какой-то дисплей, который был виден ему, но не мне; он постоянно поглядывал на него.

– О’кей, – сказал он. – Что-нибудь чувствуете?

– Нет. Ничего.

– А сейчас?

– Ничего.

– А так?

– Боже мой… – сказал я. Разумеется, я сразу же её узнал – и это не имея никаких других воспоминаний о ней в молодости, или о её причёске в стиле 1980-х.

– Что?

– Моя… моя мать. Она выглядит такой молодой, и…

– Да?

– Ну, мне рассказывали, что в моей детской были тошнотворно-зелёные стены, но я этого совершенно не помнил. Но… это, должно быть, там.

Он чуть-чуть сдвинул щупы; я почувствовал укол грусти, когда этот яркий образ пропал.

– О’кей, а сейчас?

– Плюшевый медведь, но не помню, чтобы я такого видел.

– А здесь? – Намбутири снова сдвинул щупы, и я ощутил вкус чего-то приторно-сладкого.

– Наверное, детский сироп от кашля?

– А здесь?

– Мой отец – с волосами! – читает мне книжку.

– Здесь?

Я шумно втянул в себя воздух.

– Что? – спросил Намбутири.

– Это оно. Несомненно.

– Что вы видите?

– Кайла – моя подруга; должно быть, во время моего тёмного периода, только…

– Да?

– Моложе. И…

– Да?

– Голая.

Наверное, Намбутири усмехнулся; а может быть, и нет.

– Очень хорошо, – сказал он. – Определённо искомый период времени. И…

Я едва не попросил его не двигать щупы, не из-за того, что воспоминание было очень приятным – хотя это было так, – но потому, что это было первое, что я вообще вспомнил о том времени, и я боялся, что мы никогда не найдём снова ни его, ни какую-либо из его частей, но…

– Аудитория, – сказал я. – И… духи. Господи, да, я совершенно забыл: эта сумасшедшая чикса из Восточной Европы, которая сидела впереди меня на курсе по научной фантастике; всегда приходила на занятие, будто вылив на себя ведро духов. Как её звали…

– Вы мне скажите.

Я изо всех сил зажмурил глаза, и имя вспомнилось.

– Божена.

Внезапно её лицо и её запах пропали. И всё же:

– Но я не понимаю. Я вспоминаю и запахи, и звуки, а не только визуальные образы.

– Конечно, вы ведь вспоминаете их и при помощи вербальной системы индексации, хотя это не слова; извлечённые воспоминания будут в полном вашем сенсориуме независимо от системы индексации.

– Понятно.

Следующие три выуженных им воспоминания явно относились ко временам моего младенчества, включая, как я подозреваю, первый раз, когда я, дитя Валентинова дня [86] Так называют детей, родившихся в конце ноября. Такие дети с большой долей вероятности были зачаты в Валентинов день (14 февраля). В канадских прериях (провинции Альберта, Саскачеван и Манитоба) в конце ноября уже обычно лежит снег. , увидел землю, не покрытую снегом. А потом мы снова вернулись в 2001-й – или по крайней мере таково было моё предположение: я прожил в одной и той же комнате в общежитии два года, но визуальный индекс должен был включать лишь воспоминания из тёмного периода.

– А это?

Поначалу я подумал, что ничего не вспомнил. Затем я осознал, что ощущаю давление на тело. Мне показалось, что именно так чувствует себя человек в смирительной рубашке. Только я не был обездвижен – я двигался головой вперёд, будто меня тянули вверх по невероятно узкой лифтовой шахте. Хотя нет, не вверх – движение не было вертикальным. Горизонтальным . И меня не тянули, а, скорее, толкали. Давление на меня продолжало увеличиваться, становясь таким сильным, что…

Боже.

…моя голова!

Я почувствовал, как она раскалывается.

Другое воспоминание, из другого времени, из другой части моего мозга и другой системы индексации ненадолго всплыло в моей памяти: страх в тот день, когда я подпрыгнул и чуть не размозжил голову Ронни Хендлеру.

Но мой череп раскололся не с одной стороны – его сдавливало со всех сторон, и я чувствовал, как кости…

Я чувствовал, как кости сдвигаются , словно тектонические плиты, а некоторые из них даже подвергаются субдукции…

И вдруг – холодок на макушке; давление пропадает сначала в верхней части черепа, потом ниже, потом…

В глазах запекло из-за…

Из-за света .

– Господи, господи…

– Что?

– Это было моё рождение!

Намбутири это, похоже, не удивило.

– Да, есть множество свидетельств того, что аутисты помнят момент собственного рождения – потому что они продолжают использовать визуальный индекс для доступа к воспоминаниям всю свою жизнь.