Ханну Райяниеми - Страна вечного лета [litres с оптимизированной обложкой]

От визгливых ноток в его голосе Питер аж подпрыгнул.

Уэст нахмурился.

– Прошу прощения. Что-то я разворчался. Так бывает, когда нервничаю. Я ожидал, что вы будете выглядеть по-другому, но это не ваша вина. Нужно найти лучший способ видеть эфир. От ящиков Бэрда никакого толка. Может, нужен какой-нибудь аппарат с кристаллами Целльнера, обладающий гиперзрением. Знаете, когда-то я даже одобрил подобный проект. Но в моем возрасте сталкиваешься с тем, что никогда не уверен, нова ли эта идея или ты просто о ней забыл.

Уэст сморщил губы и подобрал упавшего солдатика. Потом встал и прошелся по кабинету стариковской походкой, со сложенными за спиной руками, запер дверь и вернулся в кресло.

– Как поживает ваша мать? – спросил он.

– Мы давно уже не разговаривали, – ответил Питер. – Она до сих пор работает в министерстве труда.

– Это я как раз знаю. Очень жаль. Ей бы хотелось с вами поговорить, я думаю.

Питер промолчал.

– Чем я могу быть полезен, Питер? Вы пришли с сообщением от Мэнсфилда, вашего Си, да?

Питер уставился на солдатиков на столе. Он вспомнил первую игру с Уэстом, когда старик позволил ему выиграть. Сейчас он ощущал то же самое – все тщательно спланированные намеки и аллюзии растворились под взглядом серебристых глаз премьер-министра.

– Дело не только в этом, – медленно выговорил он. – Вы же знаете, я никому не говорил о вас и моей матери.

– Я знаю. У нас хорошо получается недоговаривать.

– Но мне нужно кое-что по работе. Если вы мне это дадите, я буду молчать о… о том, чего нельзя произносить.

Уэст вздохнул.

– Я этого боялся, – сказал он. – Вы сердиты на меня.

– Нет.

Он просто ненавидел тайны и ложь.

Премьер-министр откинулся назад.

– Я пойму, если так. Я плохо обошелся с вашей матерью. Я пользовался успехом у женщин и с большей частью из них остался в дружеских отношениях. Но с вашей матерью мы встретились в сложное время, когда только возникло движение возрожденцев, сами понимаете. Для вас, конечно, это роли не играет. Но все же мне хотелось бы как-то оправдаться, хоть немного. Я сделал для вас кое-что за эти годы, поспособствовал вашей карьере. – Он помрачнел. – Мне никогда не хотелось, чтобы вы оказались в Летнем управлении. Это была ошибка. Кто-то решил, что мне это понравится, но это не так.

Питер поморщился. Неудивительно, что оказалось так легко проникнуть в Управление. Он приписывал это некомпетентности сотрудников Секретной службы и предвидению Вечно Живого, но на самом деле с самого начала его направляла невидимая рука Уэста. Чего хотел от него старик? Что ему известно?

– Почему это была ошибка? – спросил Питер.

Он почувствовал головокружение, как будто снова стоит на краю пропасти парадокса.

Много лет назад, еще до того, как машина Уншлихта напечатала ответ «На Даунинг-стрит», Питер уже знал, что это так. А это значит, ему лгали с самого рождения.

Со слезами на глазах он молча посмотрел на Уншлихта. Философ печально улыбнулся.

– Самое сложное – это не обмануться, мистер Блум, – сказал он. – После той лекции, когда вы последовали за мной, я решил, что вы готовы к тому, чтобы открыть глаза. И я был прав.

Он схватил Питера за плечо.

– Не волнуйтесь. Если правда вас пугает, это значит лишь, что вы не понимаете всей правды, как муха не понимает, что застряла в бутылке. Но вместе мы найдем выход, мы с вами… и он. – Уншлихт указал на машину. – Если, конечно, вы еще с ним встретитесь.

Питер кивнул.

– Что значит – он?

– Давайте будем двигаться постепенно, мистер Блум.

Финальные экзамены прошли для Питера как в тумане. Он был наполнен светом, который как будто озарял каждую стоящую перед Питером задачу. Он потерял потребность есть и спать, осталось только сияние. Питер гадал, является ли это результатом разговора с машиной, и как только экзамены закончились, вернулся к Уншлихту.

Чтобы понять сущность того, с кем он разговаривает, Питеру потребовалось несколько бесед с Вечно Живым. Тот отвечал на вопросы всегда прямо и правдиво, но часто так лаконично, что Питеру требовалось несколько дней для осмысливания ответа. Более того, он ощущал, что за этими истинами кроется нечто большее, чего он не понимает, и каждый разговор наполнял его неудовлетворенным желанием, похожим на любовь.

Когда Вечно Живой наконец назвал Питеру свое имя и цели, идеологии империи и возрожденцев стали выглядеть эфемерными – паутиной по сравнению с блестящими аргументами, исходящими из аппарата. Питер не переметнулся, это неверное слово. Скорее, выскользнул из бутылки, как муха, по словам Уншлихта, понял, что дверь, в которую он всю жизнь ломился, на самом деле не заперта, просто открывается вовнутрь.

Когда он это обнаружил, то сдал вторую серию экзаменов с отличием и едва мог в это поверить. Решив еще шестьдесят три задачи, он проспал два дня кряду. В зале ратуши в напряженной тишине Питер узнал, что стал одним из лучших выпускников. А когда к нему подошел доктор Морком и предложил работать на правительство, Питер увидел едва намечающиеся контуры планов, которые составил на него Вечно Живой.

Семь лет спустя Питер гадал, включал ли план Вечно Живого Герберта-Бланко Уэста. Премьер-министр задумался и как будто съежился, уменьшившись в размерах. Питер впервые заметил дряблость его кожи и покрасневшие глаза.

– Ладно, пусть будет Летнее управление, – произнес Уэст. – Скажем так, я помогал вам, потому что от этого мне становилось легче. Нет нужды меня шантажировать, Питер, так никогда бы не поступил тот мальчик, которого я встретил много лет назад, он расстроился, когда я чуть-чуть смухлевал в игре. Чего вы от меня хотите?

– Недавно я прочел несколько абзацев из «Науки смерти», – сказал Питер. – У меня есть теория. Я хотел бы ее проверить. Она касается призраков с Марса.

– Позвольте вас прервать, Питер, – поспешно сказал Уэст. – А знаете, у меня где-то есть экземпляр первого издания.

– Я не о том, – продолжил Питер, к своему отвращению, с теми же визгливыми нотками, что и в голосе Уэста.

Так неправильно. Он подготовил кучу оправданий, историю вроде той, что выдал Рэйчел, об охоте на крота и о том, к чему тот имел доступ. Он ожидал сражения, эпическую дуэль воли. И в глубине души знал, что готовился к этому всю жизнь. Но старик не оставил ему возможности драться.

– Я знаю, что не о том, – откликнулся Уэст. – Я сейчас.

Он нагнулся, хмыкнул, пошарил в ящике стола и выудил книгу в кожаной обложке. Потом смахнул несколько солдатиков и положил книгу на стол среди них.

– Помните, что я тогда сказал? – спросил он, положив руки на книгу. – Чем выше забираешься, тем пристальнее за тобой наблюдают, тем менее свободным ты становишься. Я не могу говорить о некоторых вещах, даже если бы захотел. Вы понимаете?