Ева Левит - Бог нажимает на кнопки [litres]

А вот интересно будет когда-нибудь все это систематизировать и записать – может получиться любопытная научная работа.

Если, конечно, ей хватит времени и упорства.

Нет, хватит вряд ли.

Потому что времени пока катастрофически не хватало.

В свою смену она не могла даже отпроситься в туалет из-за шквала звонков, которые разрывали все линии. И перекусывать – как, впрочем, и остальным ее товаркам и товарищам – ей приходилось, не снимая наушников и не отрывая хотя бы одной руки от клавиатуры.

– Девушка, а я вот что имею сказать, – начинался очередной разговор из тех, что сменяли один другой без секундного даже перерыва и казались вымученными одним умом, одним больным воображением.

– Я вас внимательно слушаю, – уверяла она.

– Так этот гражданин, стало быть, идет, а ширинка у него расстегнута.

«Ну ты и козел, – думала дочь покойной любительницы черешни. – Ну какое тебе дело до чужой ширинки? Может, у человека молния разошлась. Или забыл застегнуть по пьяному делу».

Но вслух она ничего не произносила – не по чину: им полагалось слушать и записывать, а не возражать.

– Я точно вам говорю: эксгибиционист это проклятый! Смущает сознание малолетних. Вы бы видели, сколько народу на эту его ширинку пялилось. А оттуда труселя виднеются – сиреневые. Я вас спрашиваю: нормальный мужик вообще наденет сиреневые трусы? Гомик он растленный, по детские души на охоту вышел. Посадить его надо. Слышите меня? Посадить – и поскорее!

Она послушно вбивала данные: номер жалобщика, номер того, на кого жалуются, место и время происшествия.

– Я его сразу, заразу, раскусил, – заливался информатор. – Так что примите меры. А если я эту гниду голубую в сиреневом еще один раз на свободе увижу, то на вас буду жаловаться. За то, что не вняли голосу народа.

Она послушно записывала.

Опять же, странно, что на номер 22 доносили все больше по делу. Как будто другие номера привлекали только сумасшедших, а этот – людей по-настоящему серьезных и политически чутких.

Вторая жалоба на 22-го за сегодняшний день посвящалась его манере речи.

Некто спешил донести, что в ответ на уличное оскорбление в том, что 22-й – гнусный сноб и чурается простого народа (у него попросили закурить, а он ответил, что не курит), тот возразил обидчику стихами:

То есть не то чтобы он прямо-таки оскорбившего имел в виду. Он как-то словно вскользь эту муру зачитал – вроде как самому себе по большей части, а остальным по мере понимания. Но как же можно такое при людях проповедовать?

Хорошо, у доносителя всегда при себе диктофончик имеется. Только после третьего прослушивания смог стишки расшифровать. А стишки опасные: что это еще за рай и ад? Мы, как известно, всей страной раю в лице Бога, нашего заступника, присягнули, так что упоминания об аде получаются совсем уже неуместными. И почему нас к 1916 году отсылают? Это что за исторический момент такой? Что за намеки?

Телефонистка фиксировала услышанные рассуждения слово в слово. Хотя и ей с трудом дались стихи с их сложным ритмом и пунктуацией.

Впрочем, за их грамотностью никто особо не следил. Тут важны были факты, а не запятые. Так что переживать за правильность цитаты не приходилось.

А еще 22-му инкриминировали ношение футболки с иностранной надписью (это в час войны-то – на вражеском языке!) и… (вот тут телефонистка насторожилась, потому что подобную информацию получала уже несколько раз) посещение кабинета магнитно-резонансной томографии вне очереди.

Был он там не один, а с каким-то другим молодым человеком. И имен их в списке назначенных на прием пациентов не числилось.

«Вот! – подумала дочь покойной любительницы черешни. – Тут-то самая собака и зарыта. Что-то зачастил он без очереди на томографию. И каждый раз не один!»

В своем отчете она особо подчеркнула именно этот факт. Ее начальник должен был остаться довольным ее наблюдательностью и прозорливостью.

«А вообще – было бы прикольно посмотреть на этого 22-го. Какой он из себя? Молодой, красивый, самобытный?»

Что-то подсказывало ей, что он должен быть именно таким.

А еще у нее было однозначное ощущение грядущей беды, которая поджидает этот странный номер, ухитрившийся насолить своим поведением столь многим бдительным гражданам страны.

«Что же сделают с ним? – прикидывала она. – Столько жалоб! Тут, пожалуй, тюрьмой не отделаешься».

И в ее уме возникал торжественный и жуткий образ: молодой, красивый и самобытный парень с гордо поднятой головой идет на казнь. А внизу скандирует толпа: «Правосудия! Правосудия!»

А он им с помоста вот это самое свое… как там оно звучит? Телефонистка сверилась со сделанной в компьютере записью. Ну да:

И одним красивым человеком станет меньше!

Аж дух захватывает!

Клара просматривала свежие газеты и осознавала, что пора уже примерить первые в жизни очки: чтение явно напрягало глаза.

Что же касается содержания изучаемой ею прессы, то все издания были на одно лицо, от передовиц и до страниц объявлений.

Первые полосы, как и должно, посвящались войне.

Добросовестно пройдясь по каждой, Клара заподозрила, что минимум в три газеты пишут одни и те же авторы, прикрываясь разными псевдонимами.

Помпезность стиля и способ выстраивать последовательность фактов обнажали один не слишком радивый ум, тщетно пытающийся замаскироваться.

«Впрочем, а почему бы и нет? – думала Клара. – Народ все равно не будет читать сразу все газеты. А для формирования единого коллективного мнения схожесть текстов даже полезна».

Клара вооружилась карандашом и подчеркнула несколько особо удачных мест. Она всегда это делала для Бога, если вдруг ему захочется пробежаться глазами по свежим статейкам во время трапезы.

«Страна едина в своем гражданском порыве, – писал некто под псевдонимом Н. Патриот. – Заводы выдыхают дым из высоких труб, пекарни заполняют улицы запахом свежеиспеченного хлеба, учителя закаляют детей духом мужества и геройства, солдаты маршируют в строю – все для одной цели, все для победы над врагом!

Иностранный мир в своем злобном порыве хотел растоптать ростки нашей веры и нашей избранности. Но с таким народом, который весь проникнут идеей бескорыстного служения вплоть до самопожертвования, нашей стране не грозит поражение!

Что они могут против нас? Они, погрязшие в болоте бытовых интересов? Они, не омытые чистой росой Высшего откровения? Они, не знающие путей духовного возмужания и искреннего послушания Небесам? Они, не искушенные в чудесах?