Денис Килесов - За Хребтом [publisher: SelfPub.ru]

– Мы извлекли его из камня, чтобы принести домой и защитить родных. Но потом мы стали умнее. Даже не так, скорее, подлее и хитрее. Мы осознали, что огнем можно причинять боль, а если причиняешь боль, значит, имеешь власть. И эта мысль взорвала нам сознание, все стали наперебой пытаться сделать свой огонь опаснее и сильнее. И так со всем, что мы когда-либо создавали, – кочевник говорил это ровно, не выделяя отдельных интонаций.

Он, словно истукан, застыл в одном положении, лишь его губы едва заметно шевелились, и вилась веревка с камушками в пальцах.

– Вот и получается, что огонь отражает двойственность человеческой природы. Мы творим во благо, а используем это во вред.

– А как же искусство? – спросил Палий.

– Я был бы только рад, если бы искусство представляло для каждого большую ценность, чем размер его зарплаты и лимитированного пайка в столовой. Тогда бы мир не стал, – он неопределенно обвел рукой пространство вокруг себя, – таким. Хотел бы я посмотреть, как здесь было раньше. Может, когда-то люди были другими или хотя бы пытались измениться.

– Тогда бы они вряд ли оставили этот мир нам в таком состоянии.

– Считаете, что когда-то он был иным?

– Я в этом совершенно уверен, хоть это и противоречит официальным данным.

– Ну что же, вы человек с образованием, вам виднее, – ухмыльнулся кочевник.

– Хасар, вы слышали об одной очень красивой религиозной легенде? – сменил тему Палий.

– Смотря какой.

– Как мне известно, в ней фигурировали некие Серафимы, крылатые воины, победившие демонов.

– Слышал. Я много чего узнаю от случайных знакомых.

– Так в чем ее суть? Мне так и не довелось с ней ознакомиться.

– Ну что же, в ней говорится, что однажды нашу землю окутал мрак и отовсюду стали появляться ужасные существа, поглощающие жизнь. Много храбрых воинов сложили головы, чтобы остановить демонов, но уничтожить их не смогли. И тогда люди, которых осталось не так много после тысяч битв, выбрали лучших и храбрейших из всех героев и единой молитвой обратили их в крылатых созданий, отбросивших мрак и вернувших свет на землю. Эти воины и были Серафимами. С молитвой, конечно, перебор, да и демонами назвали явно кого-то другого, но, думаю, что вряд ли эта сказка образовалась на пустом месте.

– Вы так считаете? История знает достаточное количество случаев, когда люди сочиняли легенды, подобные этой, чтобы у них была надежда и уверенность в себе и окружающих.

– Возможно. Но я нахожусь в таком же неведении настоящей картины, как и вы, Палий. Так что предпочту надеяться на то, что в истории о Серафимах есть зерно истины. Я бы не стал убеждать людей, которые в это верят, в неправильности их взглядов. У человека можно отобрать все – пищу, кров, друзей, Родину, но одно останется с ним навсегда. Это вера. И она поможет ему встать обратно, даже если он на мгновение склонил колени перед судьбой.

– В этом я с вами согласен, Хасар, однако вот, что насчет убеждений. Ведь человек может прожить всю жизнь в неведении, ослепленный религией, и никогда… – на этих словах Сурнай громко застонал и дернул рукой. Он начал приходить в себя.

Палий начал суетиться вокруг раненого, Хасар отошел и сел чуть поодаль в полумраке спиной к костру, решив не мешать старику. Он вновь долго сидел неподвижно, лишь слабо покачиваясь вперед и назад. За это время Сурнай успел полностью прийти в себя, сделать два глотка воды и проверить состояние своего автомата.

Когда оклемавшийся боец поднялся, отказавшись от помощи, и принялся расхаживать вокруг огня, слегка прихрамывая на одну ногу, Хасар вернулся к огню. Сурнай, удостоверившись в том, что все в сборе, остановился, глянул на свой наручный хронометр и заговорил:

– Я не ждал, что вы вытащите меня, если честно. Но вы оказались на проверку хорошими людьми, спасибо. Без вас бы мой путь уже завершился, – он стоял прямо, широко расставив ноги и заложив руки за спину. По-прежнему босиком и с закатанными штанами.

– Я сейчас расплачусь, как это трогательно. Не думал, что бойцы вооруженных сил вообще имеют такие слова в лексиконе, – поддел военного Хасар. Он несколько секунд следил, как меняется выражение лица Сурная, а затем, ухмыльнувшись, добавил: – Их вот благодари, – он показал на Палия и Лема, – первыми бросились тебя спасать. Как же мы теперь, говорят, без нашего надзирателя? – Хасар широко улыбнулся, обнажив желтоватую улыбку.

– Так или иначе. Сейчас – отбой, дежурим по очереди всю ночь. Когда кончается смена, будите сменщика и ложитесь. Я первый, Хасар за мной, потом Лемор, Палий будет крайним. Все, по койкам.

Маленький лагерь арестантов пришел в движение, приготавливаясь ко сну. Расположившись как можно ближе к огню, люди, наконец, расслабились, впервые за этот долгий день.

«И от кого нам нести эти дежурства. Голая степь, жизни здесь никакой», – пронеслась мысль в голове Лема на огромной скорости, не задержавшись там надолго. Через секунду подпольщик уже глубоко спал. Вновь воцарилась тишина, лишь размеренно дышали трое спящих и трещал костер, отгоняя от людей едкий холод и первобытный мрак.

Чья-то большая ладонь схватила Лема за плечо и сильно тряхнула. Молодой подпольщик вздрогнул и проснулся. Вокруг стояла беспросветная темень, даже огонь в костре почти потух. Лишь угли по-прежнему дышали жаром, но их тепла уже перестало хватать для обогрева лагеря. Изо рта Лема вырывались облачка пара при дыхании; вдохнув свежий воздух полной грудью, он полностью проснулся и понял, что пришла его очередь вставать на ночной пост. Хасар заглянул подпольщику в лицо, чтобы удостовериться, что тот действительно собирается встать, хлопнул его по плечу и пошел укладываться ближе к догорающему костру.

Лем щелкнул костяшками на кулаках, протер глаза, встал и немного походил, разминая затекшие после сна ноги. Он поднял свой кожаный плащ и завернулся в него, спасаясь от неприятного холода. Лем попытался различить хоть что-то из глубины черной ночи, однако безрезультатно.

«Надо было спросить, чем Хасар занимался, чтобы не уснуть», – запоздало подумал подпольщик.

Чтобы не стоять столбом, глупо таращась в центр абсолютного Ничто, он подошел к костру и кинул в него еще один деревянный брусок. Понемногу огонь перекинулся на дерево, и стало гораздо светлее и теплее. Взгляд Лема, от скуки изучающий спящих товарищей и раскрытые рюкзаки, зацепился за большой лист белой бумаги, порядком засаленный и потрепанный по краям. Молодой революционер выудил его из вещмешка, который, насколько он помнил, принадлежит Сурнаю, и принялся изучать его под неровным светом от огня. Тени отплясывали безумные танцы на и без того мутном и нечетком топографическом снимке. Как сказали в воинской части, эту фотографию сделал беспилотный аппарат и едва успел передать изображение на большую землю, через минуту его сожгли системы ПВО Республики Кант, расположенные по всему Хребту. На сером снимке было различимо белесое пятно, на котором чернела надпись «Болота», сделанная химическим карандашом. Пятно занимало всю высоту листа по левому краю, его опоясывала кривая линия реки, и на всей ее длине было две перемычки с противоположным берегом. Обе перемычки были обведены в круги, однако один из них был зачеркнут, вторую же переправу они благополучно утопили в химических отходах несколько часов назад.