Яцек Дукай - Идеальное несовершенство [litres]

Этот кусочек галактики переходил из рук в руки, как королевский штандарт во время битвы.

Внезапный рывок воткнул Замойского в кресло.

– Старррт.

«Катастрофа» закрыла люки и отчалила от каменного дока. После первого импульса она больше не ускорялась и выходила из зоны притяжения хабитата с постоянной скоростью – вторая космическая для этой эшеровской виллы была лишь сильным пинком, прыжком из приседа, не более. Потому они выплывали в синеву с достойной медлительностью; но, по крайней мере, им не было нужды отдаляться от виллы на километры.

Впрочем, насколько далеко можно удалиться от чего бы то ни было внутри Порта? В конце концов, все равно возвращаешься к нулевой точке; свернутое, конечное пространство вращает свет по мёбиусным петлям. Такой Порт не обладает никаким геометрическим центром и никакими «границами», к которым корабль должен бы приближаться, желая покинуть Порт. Просто в определенный момент – сейчас – программа, управляющая Клыками, слегка изменяет крафт, и данный объект – челнок – выплевывается во внешнее пространство, во внепортовый космос.

В кабине потемнело, когда они покинули Порт Мойтля: стены яркой синевы сменились блоками текучей тьмы, в которой синхронными движениями перемещались мириады фосфоресцирующих пылинок.

Из-за Анжелики всходила Нарва, желто-голубая, с Щелкунчиком Планет по большей части скрытым за горизонтом Нарвы.

Замойский помнил ее иначе. Замойский помнил коричневый ад бурлящих облаков, черные извержения пыли из тысяч вулканов, атмосферные фронты на ее лице, словно импровизированная боевая раскраска. На такую Нарву они бежали в свое время из раздавленного «Вольщана».

Но это было – сколько? шесть сотен лет назад.

Над коленями Адама, из полупрозрачной ткани антиперегрузочной сети выдавилось аморфное утолщение. Когда он положил на него ладони, оно запульсировало теплом, надавило ему на пальцы.

– Потискай, потискай, – поощрила его Анжелика. – Может, дойдет до ручного пилотирования.

– А?

– Какой-нибудь подходящий тебе мануальный интерфейс.

Он без раздумий принялся формировать изящный штурвал.

– Куда? – отозвался Верон.

– Куда мог полететь Мойтль? – вздохнула Анжелика.

– Надеюсь, что не в пасть Щелкунчика.

– Хм?

Адам указал на стайку светляков сразу над кривизной планеты.

– Я тебе говорил. Их там несколько тысяч, таких серебристых эллипсоидов диаметром, самое большее, метров семьсот. На «Вольщане» мы ими крайне заинтересовались. Картографировали лазером их взаимное расположение, и оказалось, что это, собственно, единый объект, некая нефиксируемая сила связывает их в жесткую целостность, они не расходятся друг с другом ни на миллиметр. Мы зарегистрировали вход тридцатитонного метеорита в занятое ими пространство. Ни с того, ни с сего он подвергся аннигиляции. Этот Щелкунчик Планет, похоже, представляет собой причину, по которой у Нарвы нет спутников. Конечно, теперь-то я понимаю, что это лишь комплекс сопряженных Клыков – деформантских или вообще происходящих извне Четырех Прогрессов. Может, они удерживают там некий Порт… Но тогда мы об этом и понятия не имели.

– Куда? – повторил Вернон.

– Хм, может просто облететь ее и составить карту… – предложила Анжелика, склоняясь к планете. – А потом бы мы решили.

– Я не помню, что именно Мойтль из меня вытащил, – вмешался Замойский, – но если он так хорошо развязал мне язык, то я наверняка рассказал ему и о месте нашей высадки, и о городе над Рекой Крови. Он наверняка начал оттуда.

– А собственно, зачем вы высаживались? Причем, кажется, аварийно – ты ведь так мне рассказывал?

Замойский нахмурился, потер лоб.

– Я не хочу туда входить, а то все снова схлопнется, а этот урод нашлет на меня какое-нибудь чудовище, – он тряхнул головой. – Я даже не знаю, откуда появилось это слово.

– Какое слово?

– Нарва.

– Куда? – в третий раз спросил Верон.

– Дай увеличение и сетку Меркатора.

На планете было два больших континента (оба в южном полушарии) и несколько десятков обширных архипелагов. Замойский отыскал северный берег континента, напоминавшего формой ухо – увеличил – нашел косую горную цепь – увеличил – нашел реку, которая собирала большинство осадков этого водораздела – увеличил – нашел приток, начинавшийся в озере на зеленом плоскогорье – увеличил – и указал на восточный берег озера.

– Сюда. Потом отдашь мне рули.

– Понял, – сказал Верон.

Возвратилась сила тяжести – «Катастрофа» начала падать к Нарве по вынужденной кривой.

После возвращения изначального масштаба, планета уменьшилась и спряталась за Анжелику, но уже через миг начала вспухать и выглядывать из-за кресла девушки, с каждой минутой все быстрее. Сила тяжести то исчезала, то меняла направление. Двуворон каркал проклятия, раздраженный, когда его начало бросать со стороны в сторону – пока не влетел в переплетение сетей и вцепился в них крыльями, когтями и одним из клювов.

Во время первой фазы вхождения в атмосферу челнок стало трясти еще сильнее, уже не из-за изменения вектора ускорения, но из-за поперечных и продольных вибраций корпуса «Катастрофы» – пока она не потеряла скорость и не перешла в скользящий полет на уровне сотни километров. Вход был резким, но челнок Мойтля мог не опасаться судьбы челнока с «Вольщана» – это была уже совершенно иная технология, совершенно иной масштаб опасности. И все же – тело помнило.

Тело помнило, и Замойский напрягал мышцы, сжимал зубы, сердце лупило, словно молот, адреналин выжигал в венах новые шрамы, гудение крови в ушах заглушало все прочие звуки.

Наконец «Катастрофа» выровняла полет, и Адам поднял веки, только сейчас поняв, что до этого он их зажмурил.

Снова тоннели в синеве. Безоблачное небо Нарвы омывало их со всех сторон. Замойский велел Верону развернуть проекцию на шестьдесят градусов, тогда увидел сквозь серый туман низких облаков темно-синий океан, цепочки островов, словно струпья выкипевшей пены и – плоско втиснутый под горизонт край континента.

В голо со своей стороны Анжелика открыла многочисленные трехмерные окна, в них возникли данные, получаемые Вероном.

– Кислород – двадцать пять, азот – шестьдесят, о, много двуокиси углерода, вы делали какие-то анализы вегетационного цикла местной флоры? На чем она работает, какой-то местный аналог хлорофилла? Я вижу, что они зеленые.

Они были уже над континентальными лесами, десять километров и все ниже.

– Помню, что Джус сильно жаловалась на разницу в репликативных кодах, – пробормотал Адам. – У нас было мало оборудования… Погоди. Нет, не знаю. Мол, отсутствие природных эволюционных цепочек и все такое. Поскольку мы знали о месте, ну и о Щелкунчике, да и само солнце… мы решили, что здесь существовала старая цивилизация. Тогда это были бы не оригинальные флора и фауна, но энное поколение видов, спроектированных от самых основ для позабытых уже целей, а потом одичавших и мутировавших, сражающихся за имеющиеся ниши, которых еще не существовало, когда эти виды придумывали… Оставить такое на пару миллионов лет – и вуаля, перед нами целая биология, совершенно невозможная с эволюционной точки зрения. Верон, отдай. Сейчас.