Яцек Дукай - Идеальное несовершенство [litres]

– Прошу.

Замойский сжал руки на рулях, и с этой хваткой вернулась его уверенность в себе.

– Это то самое озеро? – спросила Анжелика, вертя над собой голографические пейзажи.

– Да.

«Катастрофа» управлялась, словно прямоточник сменной оси; выдвинулись широкие носовые плоскости, и челнок спускался к плоскогорью почти как планер, лишь время от времени корректируя полет импульсами из боковых дюз. Адам положил «Катастрофу» на левый борт, набрасывая вокруг озера низкую петлю.

Верон передвинул в голо увеличение береговой линии. Озеро имело форму слезы длиной более тридцати километров; из зауженной части вытекала река, разливаясь широкой катарактой вниз на несколько десятков метров по каменистому каньону. Противоположный, южный конец озера подступал под высокие клифы у густо заросших гор.

На восточном берегу Замойский искал поляну в форме клепсидры, которую он хорошо запомнил. Останки челнока должны были находиться сразу за ее сужением. Конечно, пуща могла за это время поляну и поглотить.

Он обыскивал взглядом густую зелень. Где-то здесь, в двух третях пути от реки к утесам —

– Есть! Садимся.

Он заметил стабилизатор, торчащий над плотной зеленью. «Катастрофа» зависла над ним, медленно вращаясь вокруг вертикальной оси, кроны деревьев дрожали под напором поднятого ветра, вставали вихри сорванной с веток листвы.

Замойский дернул «Катастрофу» вверх.

– Тут ближе всего, – Верон указал на каменистый сток, спускающийся к ручью, метрах в семидесяти от останков.

– О’кей, целься. Передаю.

– Принял.

Верон приземлился настолько мягко, как ни один человек не сумел бы их посадить без изрядной доли везения. Едва «Катастрофа» коснулась земли, страхующие сетки кресел ослабли, а сами кресла опали на пол.

Замойский первым направился к выходу. В коридоре, что вел наружу, возник, тем временем, прозрачный шлюз: сквозь его двойные стены виднелись серые скалы, проплешины серого песка, вода, жемчужно переливавшаяся по каменистому ложу. Сила тяготения, как знал Адам, составляла 0,86 g – среди всех, которые он испытывал своей биологической манифестацией со времен, как они покинули африканский Мешок, она была ближе всех к земной.

– Я тоже должен выйти? – каркнул Смауг, полетев вслед Анжелике.

После того как он покинет корабль и развеется по окрестностям, вновь собраться на «Катастрофе» у него выйдет нескоро. Конечно, они могли стартовать, оставив часть нанополя здесь. Или же вообще не выпускать его из шлюза – но тогда, в случае действительно неожиданной опасности, Смауг не сумел бы прийти им на помощь достаточно быстро.

Наконец, они выбрали промежуточный вариант.

– В собранности, – решила Анжелика. – В сфере – сколько? Пять метров?

– Восемь, – пробормотал Замойский.

– Восемь метррров, – кивнул двумя головами двуворон.

Они сошли на поверхность Нарвы.

– Ой! Проклятие!

– Что такое?

– Я поранилась.

Анжелика подскакивала на одной ноге. Пятку другой пересекала красная полоса, быстро наливающаяся кровью.

– А еще наверняка какая-то местная зараза… – бормотала она, злясь.

– За это я бы не переживал, она наверняка некомпатибельная. Смауг, дай ей какую-нибудь защиту.

– Делаю, – проскрежетала птаха.

Адам не увидел никаких магических ботинок, что внезапно материализовались бы на ногах Анжелики, и все же с этого момента она не обращала ни малейшего внимания, по чему ступает, грязь не садилась на ее кожу, да и рана перестала кровоточить.

Двуворон указывал им дорогу. Деревья были со столетние секвойи, и они шли между стволами, словно между колоннами затененной базилики. Пахло горячим хлебом. Замойский, погрузившись в полумрак пущи, несколько раз глубоко вздохнул – и пожалел, поскольку Луна сразу же засветила ему в глаза, и замаячили под веками руины римской виллы.

Больше никакой рассеянности сознания! Никаких воспоминаний! Гляди перед собою, гляди под ноги; сознание как струна, сознание как луч лазера.

Он скользил по поверхности впечатлений.

Этот свет – листья были крупными, с тонкой, почти прозрачной тканью, и потоки солнца (терминатор не доберется до этого места еще два-три часа) плыли сквозь них словно сквозь фильтры прожекторов, сквозь иллюминированную фольгу; Анжелика и Адам шли в этой зелени, словно в распыленном с небес флуоресцентном газе.

Свет и шумы – кора деревьев, кирпично-красная и поросшая фиолетовыми бородавками, вокруг которых кружили насекомые настолько мелкие, что заметить их можно было лишь в рое; кора же непрестанно потрескивала, напрягалась и расслаблялась в медленных, но мощных, дотягивающихся до самых корней судорогах волокон: тршк, тршк, тррррршк! Дерево за деревом, в рассогласованном ритме. Он не помнил, как Джус объясняла морфологию этих растений – может, они таким образом дышат? Но впечатление складывалось, будто пуща непрерывно шептала сама себе темные секреты за твоей спиной, а может планы предательского нападения.

Потому когда из-за ближайшего ствола вынырнула квадратная башка животного, оба они, Адам и Анжелика, нервно вздрогнули, почти отскочив, когда ее увидели. Однако Смауг был на месте. Когда хищник (поскольку это был какой-то из видов хищников, абсурдная смесь кенгуру с вепрем и дикобразом) вышел на открытое пространство и, втянув в крупные ноздри воздух, отравленный запахом людей, двинулся к ним быстрой трусцой – его моментально окружила сеть сверкающих разрядов. Раздался высокий визг, животное подпрыгнуло почти на два метра. Упало на землю уже мертвым.

Двуворон присел на трупе. Левым клювом принялся с интересом рвать бурую шкуру. Правая голова была расстроена.

– Дурррная тварррь!

Анжелика захихикала, и Замойский рассмеялся тоже, разряжая напряженность.

Останки челнока застали врасплох обоих: они внезапно вышли на маленькую просеку, и вот слева от них уже возносился закругленный нос машины, почти белый.

Для Замойского удивление было двойным.

– Это не наш, – просипел он. – Наш сгорел.

– Не ваш?

– Это тот второй, Митчелла и Финч.

– Не понимаю.

– Должно быть, они потом прилетели за нами. Мы думали, что они тоже разбились, связи не было. Потому что нас снесло, мы не тут должны были сесть.

– А где?

– У города. Мы сделали с орбиты полную топографию, и тот город был единственным следом цивилизации на поверхности, а потому… Погоди, корпус нашего должен бы находиться где-то – где-то там.

Замойский повернулся к челноку.

= Дал бы какую карту, а?

= Слушаюсь.

//присмотрелся к изометрической проекции территории, сконструированной на основании запомненных привойкой пейзажей. Если сами они находятся здесь, а озеро начинается тут…